Это застряло в памяти

Они допили чай из термоса, доели кукурузу и пряники, которые купили в Туле в палатке. Боб спустился к машине разбираться с остальным багажом, Лёля занялась фруктами. Самый большой арбуз и дыню она отнесла в кухню, поместила на большое блюдо и рядом оставила записку, где крупными буквами написала: «ВСЕМ!» Один арбуз и одна дыня предназначались Лёлиным родителям, ещё по арбузу и дыне тёте Пане и Дине Михайловне и последняя большая дыня – мужу на работу вместе с канистрой крымского вина. Поделила и остальные фрукты. Они с мужем решили до утра не мыться, чтобы подольше сохранить на себе солёный запах Чёрного моря.

Боб в её хозяйственные дела не вмешивался. Это было по-мужски. Так было в Лёлиной семье. Её не покидала мысль, что он может повзрослеть, и если терпеливо, упорно капать ему на мозги, он со временем избавится от снобизма, мальчишеского зазнайства, присущего ему бахвальства. Ведь есть же что-то в нём, за что его любят друзья. Он не мелочен, бывает щедр, вспыльчив, но отходчив, бывает груб, но бывает и ласков, не любит ссориться, быстро идёт на попятный, им легко управлять. Так Лёле казалось, она надеялась. Он трудоголик, не без способностей. В нём остались крохи благородного воспитания, чем он обязан своему деду. Он лгунишка, но к этому его вынуждает его мать, и враньё уже вошло у него в привычку. Провинится перед ней, а потом долго оправдывается, проговариваясь, путаясь и злясь, и бывает смешным, жалким. Только бы вырвать его из рук маменьки. Пусть возит её по магазинам, но станет наконец самим собой. Лёля понимала, что ей не хватает терпения, она срывается, язвит, обижает его. Её язык – её враг. И она с горечью иногда признавалась себе, что ему нужна совсем другая женщина, более терпеливая, разумная, умеющая сдерживаться, когда возникают разногласия. Любящая его таким, какой он есть. Может, и ей, Лёле, надо подрасти?

В ту первую ночь после возвращения из Крыма, засыпая, Лёля слышала у входной двери топот ног, шушуканье и сдавленный смех. Дверь захлопнулась, раздались лёгкие шаги Дины Михайловны в коридоре. Скрипнула дверь в её комнату. Всё стихло. Что в том плохого, подумала Лёля, если кому-то в этом доме бывает весело?

Около часа ночи из гаража вернулся муж и разбудил Лёлю, громко объявив:

– Вообрази, а Колька всё-таки прошёл в Бауманский! Во молоток! Не ожидал, признаться, не ожидал! Никак не думал. Представить себе не мог. Надо же! Наш красюк! Везунчик! Всех догнал и перегнал! Я дважды не прошёл в Бауманку! В строительный меня сунул папаша, сжалился, гад! Ну и Колюнчик! Прошёл-таки! С него причитается…

* * *

Заканчивался август, настал сентябрь, но лето продолжалось, было тепло. Тётя Паня никогда ещё не выглядела такой счастливой. Коленька зачислен на первый курс, у него хороший потенциал, повторяла она слова экзаменационной комиссии. Он будет утром учиться, а работать во вторую смену на полставки, генерал пошёл ему навстречу. Будет подрабатывать автомехаником, если понадобится. Но тётя Паня считала, что в том не будет необходимости. Пусть учится, говорила она. Первого сентября ставший студентом Коленька в первый раз посетил занятия в институте. Второго сентября, счастливый, сидел на лекциях. Посоветовавшись с Дорофеичем и Дусей, тётя Паня решила, что в субботу, второго сентября, к вечеру, она соберёт соседей отметить поступление Коленьки в Бауманский. С угощениями и вином, конечно, а то как же? Не загадывая, если будет хорошая погода, то во дворе, как обычно летом.

– Приходи, Лёль, тебя все наши знают. Не стесняйся, дочка. Коленька будет рад.

Как по заказу погода была хорошая, совсем как в июне или в июле. Тёте Пане помогали соседки. Застелили стол белой скатертью, разложили тарелки, вилки. Поставили блюда с заливным, с салатами, пирогами. Было много вина, Лёля передала бутылку шампанского и букет астр и хризантем. Цветы в большой стеклянной банке поставили в середину стола. Сама Лёля присоединиться к собравшимся не решилась – люди из барака не любили жильцов из серого дома. Лёля наблюдала праздник с балкона. Тётя Паня сидела во главе стола рядом с Коленькой, Зинулей, Дорофеичем, Дусей и Жориком. Матвевна не пришла, она спала дома, так как успела «отпраздновать» с утра. И хозяева праздника, и гости были нарядные, как положено на важном торжестве. Коленьке разрешили не петь, зато Дорофеич прихватил с собой гармонь. Произносили тосты, желали удачи в учёбе, говорили, что Коленька – гордость метростроевцев, хвалили тётю Паню за то, что вырастила такого сына, помянули добрым словом его героя-отца, Фёдора, отдавшего жизнь за Родину… Подвыпив и как следует закусив, попросили Дорофеича спеть. Развернув гармонь, он начал с любимых песен: «С берёз, неслышен, невесом, слетает жёлтый лист…», «Ночь коротка, спят облака…», «Тучи над городом встали, в воздухе пахнет грозой…»