Евангельская имущественная этика. Русская социальная мысль. Цикл публичных лекций

И после он пишет работу под названием «Византизм и славянство». Там он особенно чётко формулирует мысль, что Византия пала именно поэтому. Вот он пишет: «В Византии не ставилось никакой высшей задачи для жизни общества. И для государственной деятельности несовершенство есть общий удел. Византия погибла, конечно, не потому, что была несовершенна, а потому, что не хотела совершенствоваться». И ещё: «Оказавшись безнадёжно неспособной к своему высокому назначению быть христианским царством, Византия теряла внутреннюю причину своего существования». Ну, мол, поэтому Господь и прекратил её существование. Эту мысль мы с вами обсуждали. В общем-то, помните, то же самое говорил и Хомяков. Соловьёв это повторяет, но, кстати говоря, на Хомякова не ссылается. Вот здесь очень любопытная такая особенность Соловьёва: он очень не любит ссылаться на предшественников своей философии. Вы видите, на самом деле он многое взял от Чаадаева. Вот эта по сути дела всемирная теократия – это развитие чаадаевских идей. Однако о Чаадаеве молчок. Только однажды скромно упоминается «статья Чаадаева».

Казалось бы, Хомяков и Соловьев о Византии говорят одно и то же. И о Церкви у них очень схожие мысли. Однако насчёт Хомякова Соловьёв иронизирует всё время и не считает его за какую-то крупную величину. Ну, дело здесь ещё в том, что Хомяков однажды написал статью против Сергея Михайловича Соловьёва. Тогда ещё Сергей Михайлович был таким молодым историком. И Хомяков его раскритиковал, в общем-то, по делу. Потому что Соловьёв всегда был историком либерального направления. А Соловьёв очень любил свою семью, и для него любые нападки на своего отца были совершенно неприемлемы. Однажды кто-то в собрании сказал, что вот у Сергея Михайловича большая семья, как-то иронически. Соловьёв это всё слышал и кинулся: «Я ему сейчас объясню!». Его поймали за фалду, усадили. Через несколько минут вскакивает: «Нет, сейчас я ему морду набью!». Он, конечно, был фанатом своей семьи. И правильно. У Шеллинга Соловьёв много взял, у Шопенгауэра, в том числе терминологию. Но, однако, он, фактически, на них не ссылается. Вот такая любопытная особенность.

Немножко о личности Соловьёва. Соловьёв – очень талантливый писатель, человек с необычайно сильной логикой, человек, который умеет ясно выразить свою мысль, причём литературно умеет выразить. Вот просто возьмите и почитайте любую статью Соловьёва. Вы поразитесь силе ума этого человека. Это видели все вокруг. Да, в общем-то, видел и он сам. И чтобы не впасть в самомнение (действительно, талант был первостатейный), он придумал такой способ самосмирения: всё время иронизировал над собой. Бесконечные шутки. И вообще, Соловьёв – это человек юмора.

Вы знаете, что Соловьёв, кроме того что был великим философом и богословом, он был и известным поэтом. Очень известным – предтечей серебряного века. И, собственно, наши знаменитые поэты Блок, Брюсов считали его своим учителем. И действительно, Соловьёв постоянно писал стихи, много очень хороших, замечательных стихотворений. Но, оказывается, 90 % его стихотворений – это стихи шуточные. Это бесконечные какие-то пьесы шуточные, которые ставились. Писал всякие стихи, которые он не публиковал, а они в его письмах существуют. Например, его эпитафия самому себе:

Владимир Соловьев
Лежит на месте этом.
Сперва был философ.
А ныне стал шкелетом.
Иным любезен быв,
Он многим был и враг;
Но, без ума любив,
Сам ввергнулся в овраг.
Он душу потерял,
Не говоря о теле:
Ее диавол взял,
Его ж собаки съели.
Прохожий! Научись из этого примера,
Сколь пагубна любовь и сколь полезна вера.

И масса всяких шуток относительно себя, автопародии и прочее. Вот в письмах их очень много. По сути дела, каждое письмо Соловьёва читать интересно – там обязательно какая-нибудь шутка: иногда острая, но в основном мягкая, доброжелательная. Буквально ни одно письмо без этого не обходится. Ну, вот такие высказывания: «Все мы под цензурою ходим», «Становлюсь чем-то вроде литературного подёнщика», «Я мало-помалу превращаюсь в машину Ремингтона» (Знаете? это печатная машинка), «Я неизменно страдаю невралгиями, бессонницею и безденежьем», «Я так ужасно простудился, что представляю в одном лице и Осипа, и Архипа», «О себе скажу только, что нахожусь в весьма выгодном положении, а именно, теперь мне во всех отношениях так скверно, что хуже быть не может. Следовательно, будет лучше», «Нахожусь в крайне жалком положении. Изнемогаю от обилия истекающей крови и скудости притекающих денег». То есть видно, что в жизни у Соловьёва две беды: это болезни – он постоянно болел, и безденежье.