Евангельская имущественная этика. Русская социальная мысль. Цикл публичных лекций

Н. С.: Никак. Он почти не вёл никакой переписки, сидя в Сергиевом Посаде. Да и не с кем было. Его консервативные друзья либо были перебиты, либо в тюрьмах сидели, либо за границей были к тому времени по большей части. А с друзьями революционными он никаких дел не имел. Хотя как честный человек он, общаясь с полицией, сразу сказал, что «даже не задавайте мне никаких вопросов насчёт революционеров, я всё равно ни на один вопрос не отвечу». И там, помнится, шеф полиции, Дурново, его всё-таки спросил: «Знаете ли, Лев Александрович, у нас вот есть такой шифр, который мы никак не можем разгадать. Но вы-то, член Исполнительного комитета, наверняка этот шифр знаете». А народовольцы переписывались в целях конспирации шифрованными письмами. Там это всё дело было поставлено на очень высокий уровень. И, мол, «кого вы выдадите, если нам ключ от шифра расскажете?». Тихомиров подумал и сказал: «Нет. Оставьте меня честным человеком. Я ничего не скажу».

Вопрос: Когда он был революционером, он что-то конкретное предлагал, какую-то систему?

Н. С.: Он предлагал, что нужно это правительство, эту власть смести, но никакой анархии, Боже упаси. Он и в то время считал, что власть и государство – это абсолютно необходимые вещи. Да, должно быть другое государство, народное, типа Советов, что земля должна принадлежать народу, то есть крестьянам, выборность сверху донизу. В общем, в этом смысле очень похожая большевистско-эсеровская такая программа. Должно быть Учредительное собрание, куда съедутся народные представители, и они сами решат, какую форму власти они хотят. Вот, если вкратце, это программа народовольцев. А смести это правительство как – ну, вот все остальные народовольцы считали, что террор настолько испугает правительство, что оно само разбежится. А Тихомиров так не думал, а считал, что нужна последовательная работа где-то в массах народа.

Вопрос: А что случилось с этим «Дворником»?

Н. С.: Он умер от отека лёгких в 1884 г. в Петропавловке.

Вопрос: Это «Дворник» или Клеточников?

Н. С.: Клеточников тоже умер. Ему дали вечную каторгу, и он скончался через два года после суда, объявив голодовку, тоже в Петропавловской крепости.

Вопрос: Ну, просто они умерли, их не приговорили к расстрелу, к повешению?

Н. С.: Михайлова сначала приговорили к смертной казни, но царь заменил ее вечной каторгой. Роль «Дворника» в «Народной воле» была самой активной и, в общем-то, решающей. Он вместе с Перовской был вторым заводилой и мотором «Народной воли». Это был человек, полностью отданный делу. Сам он из старообрядцев, между прочим. То есть человек был железный, самый железный из всех народовольцев.

Вопрос: Часто говорят, что качество людей тогда было совсем другое. Вы как считаете?

Н. С.: Понимаете, я считаю, что и сейчас есть такие люди. Им не дают поля деятельности, они прозябают и спиваются.

Вопрос: Но те ведь тоже могли прозябать и спиваться. Или тогда условия были всё-таки другие?

Н. С.: Ну, тогда была у интеллигенции другая идеология – многие надеялись на лучшее будущее, что можно своими силами, без Бога, сделать народную жизнь прекрасной. И народовольцы, и вся интеллигенция снисходительно относились к верующим людям и сами были слегка верующими, но отношение к Церкви у них было отрицательное. Поэтому и революция-то произошла, ее всё-таки, по большому счёту, сделала вот эта разночинная интеллигенция, которая меняла свои формы: то мирное «хождение в народ», то народовольцы, то большевики, то эсеры. Ну, в общем, не на сто процентов, но во многом это решающий фактор.

Вопрос: А сейчас Вы находите какой-нибудь потенциал в обществе подобный?

Н. С.: Я сейчас, честно говоря, не вижу его. Но уверен, что такие люди есть, они где-то…

Вопрос: Это макропроцесс, так сказать, это не из частиц складывалось. Ну да, вот идеология у интеллигенции была: то «хождение в народ», то какие-то революционные идеи, а сейчас…