Евангельская имущественная этика. Русская социальная мысль. Цикл публичных лекций

Большевики его арестовывают. Но, поскольку в его деле было написано «христианский социалист», это ему здорово помогло. Тогда, в 1922 году, началась компания высылки за границу разной оппозиционной интеллигенции. Такой, не очень понятной. Которая вроде бы и не за Советскую власть, но которую поставить к стенке, сразу шлёпнуть – будет лишний скандал. Это люди известные: Бердяев, Ильин, Новгородцев, Франк. Поэтому по разным причинам решили выслать из России довольно много – человек двести – известных юристов, философов и т. д. В том числе и Булгакова, несмотря на то, что он сотрудничал с белыми, и таких тогда сразу «щёлкали». Но этикетка «христианский социалист» помогла. Ему сказали, что «сутки на сборы, и Вы из Севастополя первым подходящим пароходом выезжаете вместе с семьёй в Константинополь без права возвращения в Россию». Иначе – расстрел. Он так и сделал – уехал. Там были тоже большие трудности, поскольку никаких денег и имущества с собой взять было нельзя: только пальто, две пары белья и всё. Но, тем не менее, Булгаков сумел как-то обосноваться в Константинополе. После переехал в Прагу и потом – в Париж. Там в это время организовывался Свято-Сергиевский православный институт. Наша эмиграция, которая в основном засела в Париже, сумела купить там какую-то немецкую кирху, её переоборудовала в православный храм, и около храма организовался институт. И Булгакова туда пригласили профессорствовать. После он стал инспектором в этом институте, а затем – деканом. В этом институте не было факультетов, а был ректор института, но по положению это был епископ. Но, естественно, епископу особенно некогда было заниматься текущими делами. Поэтому декан фактически исполнял обязанности ректора.

Давайте познакомимся с работами Булгакова периода эмиграции. Он много пишет про Софию, причём и с богословской точки зрения, и с точки зрения социологической. Это очень интересно. Выходит пара его статей, тоже эзоповским языком написанных. Из которых становится ясно, что София в «Философии хозяйства» появилась вовсе неспроста. Это был довольно глубокий демарш. Он никогда не оставлял идеи, что Церковь должна заниматься христианской политикой, иначе говоря – социальным преображением общества. Но он всегда скорбел, что нет никакой догматической базы под это церковное служение. Одна нравственная обязанность. Но, знаете ли, нравственная обязанность – это растяжимо. И он очень хотел догматически обосновать это социальное служение Церкви. И посчитал, что вот таким догматом или, как он говорил, «Никеей», будет именно София. Мысль, надо сказать, нетривиальная. Он пишет толстые богословские работы: «Неопалимая купина», «Агнец Божий» и ещё несколько.

Но дело в том, что идея Софии, которую он начинает сначала проповедовать в Свято-Сергиевском институте, далеко не всем нравится. И у него возникает оппозиция. Его как замечательного, любвеобильного, тихого, интеллигентного, такого чудесного человека все любят, но его Софию многие принимают в штыки. Это ересь. И, честно говоря, я лично тоже считаю это несовместимым с христианством. И критики Булгакова здесь правы: она не встраивается в христианскую догматику, никак не встраивается. Либо надо это всё переделывать и все церковные соборы надо переиначивать, либо не принимать саму Софию.

И сначала Карловацкая церковь, то есть Церковь Антония Храповицкого, издаёт такой, что ли, документ, где булгаковская София объявляется ересью. А в 1935 году примерно такой же документ издаёт и Московская патриархия, в то время ведомая митр. Сергием Страгородским. Конечно, Сергий Страгородский был квалифицированным богословом. Но, может быть, сам бы он и не решился на такой шаг, если бы не его консультант Владимир Николаевич Лосский. Это наш замечательный русский богослов. Его работы – это блеск, это бездна ума. Человек умел мыслить по-православному. Не повторять какие-то формулы, не обходиться цитатами, а именно мыслить. И он написал книгу «Спор о Софии», где он эту булгаковскую Софию расчистил под орех. Он вскрыл все булгаковские противоречия, причём настолько чётко, настолько аргументированно, что бедному Булгакову совершенно нечем было крыть. Булгаков написал ему письмо, мол: «…зачем же Вы так. Я вижу, что Вы – квалифицированный богослов, но здесь же творчество, поэтому Вы, основываясь на старых догмах, не можете творчески мыслить. И поэтому не можете принять Софию». Булгаков оправдывался тем, что еретик – это человек, который вменяет Церкви своё мнение, он его проталкивает как правильное. А я, мол, его не проталкиваю, это моё частное богословское мнение. Как во многих вопросах частное богословское мнение имели и многие святые, и ничего здесь такого нет. Эти частные богословские мнения были и правильными, и неправильными. Ну и что же? Я, как истину, обязательную для всей Церкви, Софию не предлагаю. В общем – правильная линия защиты. После, в последние годы, он свою Софию в богословском институте не преподавал.