Евангельская имущественная этика. Русская социальная мысль. Цикл публичных лекций

А карьера Чаадаева идёт в гору. Он – адъютант у князя Васильчикова, командира Гвардейского корпуса, в котором самые знаменитые полки Русской империи. Но происходит неожиданное: 1820 год – бунт в Семёновском полку. И Чаадаева, как бывшего офицера этого полка, отправляют узнать, в чём дело, и сделать доклад самому царю. Он это исполняет. Час беседы Александра I с Чаадаевым. О чём они беседовали – никто не знает, сплошные домыслы. Но после этого Чаадаев неожиданно подаёт в отставку, а Александр I её принимает и выказывает неудовольствие по поводу этого офицера. Сам Чаадаев объяснял это так, что «мне очень многие благоволили и, так сказать, прочили мне блестящее будущее, и вот мне оказалось занятным всем этим благоволением взять и пренебречь». Но так это или не так – неизвестно, но, во всяком случае, с ним в это время происходит неожиданный переворот: он становится пламенным христианином. Кстати, от того времени осталась такая очень любопытная, замечательная фраза Чаадаева: «Есть только один способ быть христианином, это – быть им вполне». Очень мудрая мысль, очень правильная. 1823 год – Чаадаев уезжает за границу. Он делит с братом своё имение и думает, что он больше в Россию никогда не возвратится. Ездит по Европам – Италия, Германия, Франция, Англия. В общем, исколесил всю Европу. Разговаривал со знаменитым философом Шеллингом. Но неожиданно опять что-то щёлкнуло, и он возвращается через 3,5 года в Россию. А в России в это время произошли серьёзные события – декабристское восстание 1925 года. И, конечно же, отъезд Чаадаева за границу его спас, потому что он перед отъездом вступил в Тайное общество, хотя активно в нём не участвовал, но, так сказать, всей душой сочувствовал декабристам. Кстати, в то же самое время он вступил и в Масонский орден и достиг довольно высоких степеней посвящения, но после отошел от активной деятельности в ордене и из него вышел.

По приезде его, конечно, забрали, немножко подержали под арестом. Но поскольку никаких серьёзных улик против него не было – а Чаадаев всё отрицал начисто, все свои связи с декабристами, – его оставили в покое, и он уехал к себе в имение.

Он поселился в Москве, стал снимать флигель на Басманной улице в так называемом доме Левашовой. Ну, Левашова была такая дама, кузина Якушкина. Ну, она, конечно, влюбилась в Чаадаева, но не об этом речь. С тех пор Чаадаев живёт в этом доме до самой своей смерти на Новой Басманной улице и получает прозвище «басманный философ». Живёт анахоретом, чудаком, сидит дома, никуда не выезжает, очень редко бывает в обществе. Но бывал, правда, в имении у своего брата.

И там происходит чисто онегинский случай: в него влюбляется соседка Дуня Норова. Это такая, в общем-то, не молодая девушка, очень экзальтированная, болезненная. Влюбляется – абсолютно. Сохранилось 49 писем её к Чаадаеву, написанных, конечно, на французском, всё как положено, в которых она просто его боготворит. Во всех строках этих писем ни малейшего упрека. А Чаадаев был в имении у Норовых, разговаривал с ней, конечно, учил её уму-разуму, учил христианству. А когда увидел, что вот такой вариант складывается, то перестал бывать и ни на одно письмо не ответил. Но это поклонение было удивительным. В одном из последних писем она пишет, что её единственное желание – просто получить от него благословение, больше ей ничего не надо. Ну, она так и усохла, и умерла через 10 лет после их первой встречи. И, кажется, на Чаадаева именно сам факт смерти всё-таки произвёл впечатление, потому что перед смертью он в своём завещании неожиданно написал, что просит похоронить его в Донском монастыре рядом с могилой дворянки Авдотьи Норовой.

Но был и второй вариант, аналогичный. Была другая соседка Чаадаева – Екатерина Панова. Очень молодая и продвинутая дама. С мужем они жили, как кошка с собакой, у них были, в общем, такие странные отношения: муж считал её сумасшедшей и хотел всё время засадить её в сумасшедший дом, чтобы тем самым получить все права на её имение. Кстати, это ему, в конце концов, удалось, хотя она, как могла, против этого боролась. Опять разговоры с Чаадаевым, после – письма, и Чаадаев решает на одно из писем Екатерины Пановой ответить. И вот этот ответ у него получается настолько длинным, настолько развёрнутым, настолько замечательным, что ответ превращается не в одно письмо, а в восемь длиннющих писем, которые в русской культуре носят название «Философические письма» Чаадаева.