Евангельская имущественная этика. Русская социальная мысль. Цикл публичных лекций

Самое интересное, что он их так Пановой и не отослал, но аккуратно переписал и всячески распространял в обществе в рукописном виде. Очень хотел опубликовать, подсовывал их Пушкину в его «Современник», но Пушкин их отклонил. Пушкин, честно говоря, считал, что они как-то не очень удачно написаны и как литературные произведения они для «Современника» никак не годятся. Но Чаадаеву повезло – вдруг появился издатель, который сам захотел эти письма напечатать. Они тоже были, конечно, написаны на французском языке – французский Чаадаев знал лучше русского. Они были переведены, и первое письмо в 1836 году было опубликовано. И опубликовано оно было в таком малоизвестном журнале, как «Телескоп». Журнал хотел, естественно, стать известным, и поэтому решил опубликовать такую спорную вещь. И там наше русское общество вдруг прочло такие, знаете, неожиданные строки. Вот что Чаадаев пишет о России и русском народе:

«Сначала дикое варварство, затем грубое суеверие. Тусклое и мрачное существование, лишённое силы и энергии, которое ничто не оживляло, кроме злодеяний, ничто не смягчало, кроме рабства. Ни пленительных воспоминаний, ни грациозных образов в памяти народа, ни мощных поучений в его предании… Мы живём одним настоящим, в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мёртвого застоя. Про нас можно сказать, что мы составляем исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из иных, которые как бы не входят составной частью в род человеческий».

И представляете, всё это опубликовано в условиях строжайшей цензуры во времена Николая I. Скандал был оглушительный. Даже сказать оглушительный – это просто ничего не сказать. Герцен писал, что это был «выстрел в ночи». Правительство организовало дело и следствие: как вообще могла быть опубликована такая вещь у нас в Российской империи? Цензор «Телескопа» Болдырев, между прочим, ректор Московского университета, полетел со всех должностей – и из ректорства, и из цензорства. Сам Николай Надеждин, издатель и редактор «Телескопа», был отправлен в ссылку в Вологодскую губернию, если я не ошибаюсь, в Усть-Сысольск. Журнал был немедленно закрыт.

А вот что же делать с самим Чаадаевым? Письмо было без подписи, но все, в общем-то, знали, кто является автором, ибо по Москве оно ходило в списках. И Николай I, человек очень умный, придумал для Чаадаева совершенно гениальную казнь. Он сказал так: «Такой бред не мог написать нормальный человек – это явно, очевидно сумасшедший. Поэтому мы его не должны наказывать, мы больного человека должны пожалеть и, в общем-то, дать ему медицинскую помощь». И Чаадаев был объявлен сумасшедшим, к нему был приставлен лекарь, который должен был каждый день являться к Чаадаеву домой и его освидетельствовать. Ну, был сделан, конечно, обыск, все бумаги у Чаадаева были забраны, правда, их ему вскоре отдали обратно. Было запрещено писать и публично выступать. На самом деле казнь была египетская, потому что Чаадаев ожидал совершенно другого. Он где-то был вот такой артист, играл немножко на публику. Он думал, его, там, в каземат какой-нибудь запрут, а вот произошедшего он никак не ожидал. И он, бедняга, засуетился, стал бегать по своим знакомым, чтобы ему это наказание смягчили. Стал скандалить с этим доктором, который не стал у него появляться. Доктора сменили, потом ещё раз сменили, но Чаадаев всё равно скандалил. Кстати, вокруг Чаадаева существует масса легенд и анекдотов. Один из анекдотов такой, что когда первый раз доктор посетил Чаадаева, а это был профессиональный психиатр, он сказал так: «Если бы не моя семья и семь человек моих детей, я бы показал, кто на самом деле сумасшедший». Но это, видимо, легенда. Через год с Чаадаева этот медицинский надзор сняли, и, в общем, его простили, объявили, что он, видимо, как-то понял свой грех, да и вылечился, и больше ничего такого не нужно.

Но теперь поговорим немножко о самом главном. Дело в том, что, конечно, содержание «Философических писем» совершенно не сводится вот к такому шокирующему и, в общем-то, совершенно несправедливому мнению о России. На самом деле всё дело в неудачной подаче материала. Я думаю, что Пушкин был совершенно прав, что не напечатал это письмо, потому что это первое письмо было как бы преамбулой ко всей чаадаевской философии. Он там писал, что, мол: «Госпожа, но поговорим сначала ещё немного о нашей стране, при этом мы не отклонимся от нашей темы. Без этого предисловия вы не сможете понять, что я вам хочу сказать». И вот это предисловие и есть такое жуткое мнение о стране, что Россия – в общем, ничто, у неё нет ни прошлого, ни будущего, она живёт одним днём настоящим.