Кстати, о том, что Чаадаев был действительно болен, говорят уже наши историки. И я не раз встречал статьи, где подборочка такая: что, мол, отец кончил жизнь самоубийством, брата, в конце концов, признали сумасшедшим (насколько обоснованно – неизвестно), вот и Чаадаева признали. Чаадаев всё время, всю жизнь жаловался на здоровье, всё время он хворал, всё время вокруг него были врачи. То одно, то другое. Всё общество знало, что Чаадаев всегда болен, что он чем-то недоволен, что он живёт совершенно анахоретом, что, в общем, много странностей у него. Но мне кажется, главная странность вот именно в этом мнении. Чаадаев не был либералом, как это ни странно. Это сейчас либерал и западник – одно и то же. Чаадаев, понимаете, очень уважал монархию, уважал царя, всегда признавал Александра I и Николая I, их самодержавие. Хотя о свободе он, конечно, говорил, но кто в те времена в юности об этом не говорил? И Пушкин тоже – «пока свободою горим, пока сердца для чести живы». Но на самом деле никаким республиканцем, демократом Чаадаев не был. А вот западником он был всегда. И действительно, его отношение к России было именно такое: Запад-то, он – да, он уже Царство Божие построил, а мы всё никак, даже и не начинали этого. И именно поэтому Россия – такая отсталая, такая ужасная, что в ней нет истории никакой, ни будущего нет никакого.
Правда, после, в 1837 году, он пишет работу «Апология сумасшедшего». Вот характерное название – уж очень его Николай I достал, обидно ему было до жути, что его считают сумасшедшим. А, в самом деле, ведь «Горе от ума» – это про Чаадаева. Знаете, я уже говорил, что Грибоедов знал Чаадаева с самой юности, знал как облупленного, и, собственно, в ранних редакциях «Горя от ума» там просто стоит фамилия Чаадаев. Это уже позже Грибоедов его заменил на Чацкого. И вся Россия знала, что Грибоедов написал пьесу про Чаадаева. И Пушкин писал, что вот там Грибоедов вроде написал про Чаадаева какой-то водевиль, так пришлите мне, мне интересно почитать. Кстати, Пушкин почему-то всегда его называл Чедаев в письмах. Не знаю, почему. Видимо, он считал, что это более русофильский вариант фамилии.
Чаадаев пишет «Апологию сумасшедшего», где он немножко корректирует своё мнение. Он пишет, что у России есть будущее всё-таки, есть у неё будущее, но это будущее, тем не менее, на западных путях. Вот если Россия пойдёт по западному пути, догонит Запад, у неё будет будущее. Да, русские – это молодой народ, они, так сказать, догонят ещё. А самобытного будущего у него нет, он об этом никогда не писал и считал, что это невозможно. Конечно, было опубликовано, кстати, только одно письмо из восьми. Ну, журнал тут же закрыли. В общем-то, вся вот эта чаадаевская религиозная философия была частично и в первом письме, но в большей мере она развивалась в последующих. И ещё раз я проговорю, как важно правильно подать материал. Понимаете, если бы у Чаадаева написанное было переставлено в другом порядке, то не исключено, что всё прошло бы благополучно. Что если где-нибудь эти нападки на Россию были бы запрятаны в какое-нибудь шестое, седьмое письмо, о них, может быть, так бы и не кричали. Это урок нам, всем пишущим.
Пушкин, безусловно, читал эти письма. Эти письма философские он читал, видимо, все; и не раз они с Чаадаевым о них говорили. Недаром на стене было масляное пятно от головы. Пушкин не был, в общем-то, согласен с Чаадаевым. Ну, в чём-то был согласен, – в том, что в России много скверного, много бюрократии, много коррупции, грязь и прочее. Но Пушкин всё-таки считал, что у России есть своё замечательное самобытное прошлое и есть и своё уникальное будущее. Здесь он сумел от Чаадаева, который всегда на него интеллектуально давил со страшной силой, отстроиться. И, кстати, после публикации в «Телескопе» Пушкин подготовил такое письмо – отзыв на «Философические письма». Он достаточно долго его писал, потому что сохранились черновики, но так Чаадаеву и не отослал. Историки считают, не отослал, потому что, в общем-то, Пушкину подсказали, что после скандала с Чаадаевым все письма, которые идут к нему, перлюстрируются. Он его не отослал; даже есть мнение, что Чаадаев с ним так и не сумел ознакомиться. А там Пушкин пишет: «Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться… клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог её дал».