И вот на следующий день уже Достоевский произнёс свою «Пушкинскую речь», которая произвела потрясающий фурор. Люди визжали от восторга, обнимались, целовались, полчаса его вызывали. Какой-то юноша выбежал на сцену и от наплыва чувств упал в обморок – его утащили за ноги со сцены. Сам Тургенев восхитился, стал Достоевского целовать. Появился лавровый венок, громоздкий и тяжёлый, который тут же водрузили на Достоевского – он сгибался под его тяжестью. Аксаков, который должен был следующим читать, вышел и заявил, что Достоевский всё сказал в своей речи и потому он отказывается свою речь произносить. И в своей речи Достоевский о призвании русского человека говорит, что русскому народу предназначено «в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой общей гармонии, братского окончательного согласия всех племён по Христову евангельскому закону», ибо «ко всемирному, ко всечеловечески-братскому единению сердце русское, может быть, изо всех народов наиболее предназначено».
Вообще, Достоевский боготворил Пушкина. Он считал, что в русской литературе есть Пушкин, дальше никого, никого, никого, а дальше уж там Лермонтов, Гончаров, Толстой – о себе он не говорил. И не понимать русскому Пушкина – это значит, как он выразился, «не иметь права называться русским» – это он в «Дневнике писателя» говорит. После своей речи он ночью специально, чтобы не было народа, поехал к только что открытому памятнику Пушкина, возложил венок и поклонился до земли.
Но на следующий день уже пришло отрезвение. Тогда в зале все подумали, что Достоевский высказал какое-то последнее слово, которое примиряет славянофилов и западников. Но оказалось, что нет, что это была иллюзия, которая во многом обусловлена была той магией, которую умел создавать Достоевский – и магией слова, и магией своего голоса. Появились критические статьи вокруг Пушкинской речи. Одна из них – Константина Леонтьева «О всемирной любви». Очень такая едкая статья.
Но интересной оказалась и другая статья, которую написал ныне малоизвестный у нас человек – Александр Дмитриевич Градовский. Это профессор университета, по современному говоря, социолог, политолог, который исповедовал такую мягко консервативную идею, что Россия должна держаться на трёх китах: государстве, частной собственности и Церкви. Но для Достоевского это всё равно был западник, это всё равно был либерал. А таких Достоевский крайне не уважал и всё время с ними ругался. Так вот, Градовский буквально через четыре дня опубликовал статью «Мечты и действительность». За неимением времени я не буду зачитывать цитаты, но суть дела вот в чём. Градовский говорит, что Достоевский – за личное христианское совершенствование. Но совершенно не обязательно, чтобы лично совершенные христиане образовывали бы совершенное общество. И приводит примеры. Так, первые христиане внимательно слушали апостола Павла и следовали его советам. Безусловно, они были хорошими христианами. Но рабство этой хорошестью вовсе не уничтожается. Другой пример, ближе к нашей российской действительности. Представим себе, что наша общественность вдруг стала бы заниматься христианским воспитанием, совершенствованием наших помещиков – наших Коробочек и Собакевичей. Но отсюда совершенно не следует, что наши Коробочки и Собакевичи, усовершенствовавшись, вдруг отменили бы крепостное право. А крепостное право – это мерзость. И нужна была особая воля реформаторов, которая совершенно не сводится ни к какой совершенной нравственности, чтобы это крепостное право отменить. «Личная и общественная нравственность не одно и то же. Отсюда следует, что никакое общественное совершенствование не может быть достигнуто только через улучшение личных качеств людей, его составляющих».
Или вот ещё у Градовского: