Евгений Онегин

The poet in heat of judgement Some nothern poem could cite,	Поэт в жару своих суждений Читал, забывшись, между тем
As if to prove that he was right. And Eugene, passionate, indulgent,	Отрывки северных поэм, И снисходительный Евгений,
Who understood it wee a hit, All his attention paid to it.	Хоть их не много понимал, Прилежно юноше внимал.
XVII	XVII
But often passions were invading The mind of hermits, of my men.	Но чаще занимали страсти Умы пустынников моих.
Of passions press at last escaping, Again Onegin said of them	Ушед от их мятежной власти, Онегин говорил об них
Unwillingly, with sighs of pity: He's blessed, who knew all their pretty	С невольным вздохом сожаленья: Блажен, кто ведал их волненья
Effects, but stepped away anew; He's blessed much more, who never knew	И наконец от них отстал; Блаженней тот, кто их не знал,
The love; who cooled it with divorcement, By scandal enmity could strand,	Кто охлаждал любовь - разлукой, Вражду -злословием; порой
And yawned with happy wife and friend, Not troubled by the jealous torment;	Зевал с друзьями и с женой, Ревнивой не тревожась мукой,
Who father's money never trusts To cunning friends, to crufty cards,	И дедов верный капитал Коварной двойке не вверял.
XVIII	XVIII
When we shall gather under banner Of stillness, rational and cairn,	Когда прибегнем мы под знамя Благоразумной тишины,
When well have cooled the passions temper And no more they would alarm	Когда страстей угаснет пламя, И нам становятся смешны
All us, well laugh at their impulse, At late ridiculous opinions,	Их своевольство иль порывы И запоздалые отзывы, -
Then we'll submissively obey To hear stories by the way	Смиренные не без труда, Мы любим слушать иногда
About other's restless passions, And other's love will touch the heart, -	Страстей чужих язык мятежный, И нам он сердце шевелит.
We'll be like invalid in hut, Who nears ears to confessions	Так точно старый инвалид Охотно клонит слух прилежный
Of boasting moustached young guards Who conquered pretty ladies' hearts.	Рассказам юных усачей, Забытый в хижине своей.
XIX	XIX
But all the youngsters, always flaming, Could never enmity conceal,	Зато и пламенная младость Не может ничего скрывать.
The sadness, gladness, love inflaming They all were ready to reveal.	Вражду, любовь, печаль и радость Она готова разболтать.
Onegin no love could hook in, But listened with a pompous look-in	В любви считаясь инвалидом, Онегин слушал с важным видом,