Евгений Онегин

To Lensky speaking of himself, Revealing all his heart itself,	Как, сердца исповедь любя, Поэт высказывал себя;
His conscience Lensky was revealing, His own soul criticized.	Свою доверчивую совесть Он простодушно обнажал.
Onegin quickly recognized The talk of love, which was fulfilling	Евгений без труда узнал Его любви младую повесть,
With many senses all this fuss, Which is antique for all of us.	Обильный чувствами рассказ, Давно не новыми для нас.
XX	XX
Ah, he could love; they don't now Have anything like real love	Ах, он любил, как в наши лета Уже не любят; как одна
Of poet, who's anyhow Convicted to the truthful love:	Безумная душа поэта Еще любить осуждена:
One vision always, everywhere, The rime desire comes to dare	Всегда, везде одно мечтанье, Одно привычное желанье,
To comfort sorrow and grief.	Одна привычная печаль.
And nothing cooled his strong belief:	Ни охлаждающая даль,
Nor longest years of the partings, Nor all to muses given time,	Ни долгие лета разлуки, Ни музам данные часы,
Nor foreign beauties so fine, Nor sciences, nor evening parties	Ни чужеземные красы, Ни шум веселий, ни науки
Could change his soul little bit: Some virgin fire flamed in it,	Души не изменили в нем, Согретой девственным огнем.
XXI	XXI
Yet child, by Olga fascinated, Ignorant yet of hearty pains,	Чуть отрок, Ольгою плененный, Сердечных мук еще не знав,
He, touching witness, captivated By childish prettiness of games	Он был свидетель умиленный Ее младенческих забав;
In shade of old trees protective, He was in games her mate effective.	В тени хранительной дубравы Он разделял ее забавы,
And parents foresaw the fate: Were calculating wedding date;	И детям прочили венцы Друзья-соседы, их отцы.
In stillness of the humble grove Of innocence some charming loom,	В глуши, под сению смиренной, Невинной прелести полна,
She near parents could bloom, Like lilies in the valley grow,	В глазах родителей, она Цвела, как ландыш потаенный,
Unknown in the thick of grass To bees, to moths at no paths.	Незнаемый в траве глухой Ни мотыльками, ни пчелой.
XXII	XXII
To her was due first dream unquiet Of poet: at love the drive,	Она поэту подарила Младых восторгов первый сон,