Евгений Онегин

She's trembling like persued a doe, Her darkening eyes she hides away	И трепетней гонимой лани, Она темнеющих очей
From them: she new blazes greatly, She feels herself in passion badly;	Не подымает: пышет бурно В ней страстный жар; ей душно, дурно;
She's deaf for greetings of the friends; To hide her tears quickly bends	Она приветствий двух друзей Не слышит, слезы из очей
Her head; is seeming to be ready For deep a faint, this being mild;	Хотят уж капать; уж готова Бедняжка в обморок упасть;
But will and power of mind All overcame, and she already	Но воля и рассудка власть Превозмогли. Она два слова
Some words, yet stilly, tries to say, But at the table could she stay.	Сквозь зубы молвила тишком И усидела за столом.
XXXI	XXXI
For long Onegin couldn't bear That tragical and nervous mood	Траги-нервичсских явлений, Девичьих обмороков, слез
Of girls, the tears, faints not rare: Enough he had them all en route.	Давно терпеть не мог Евгений: Довольно их он перенес.
Like crank by chance at feast enormous He's angry.	Чудак, попав на пир огромный, Уж был сердит.
And Tatyana's nervous	Но девы томной
And trembling state is seen by him; All vexed, he's being in a whim.	Заметя трепетный порыв, С досады взоры опустив,
He's puffing, he is remonstrating, He swore to devil Lensky's head For sufferings, he here had.	Надулся он и, негодуя, Поклялся Ленского взбесить И уж порядком отомстить.
Already for triumph he's waiting,	Теперь, заране торжествуя,
And he invents by whim's requests Caricatures of the guests.	Он стал чертить в душе своей Карикатуры всех гостей.
XXXII	XXXII
Of course, Onegin's not alone, Who saw her disarray in eyes,	Конечно, не один Евгений Смятенье Тани видеть мог;
But aim of looks and talks on whole That time at feast are fatty pies	Но целью взоров и суждений В то время жирный был пирог
(Unhappily, too much all salted). But. with the help of resin bottled,	(К несчастию, пересоленный); Да вот в бутылке засмоленной,
Between blancmanger and roasts fine They now bring the Tsimlyan wine.	Между жарким и блан-манже, Цимлянское несут уже;
With narrow and long wine-glasses, Reminding slander waist of yours,	За ним строй рюмок узких, длинных, Подобно талии твоей,
Zhizhi, my soul's crystal first, The subject of naive my passes,	Зизи, кристалл души моей, Предмет стихов моих невинных,
Enticing goblet for my love, Its you, who made me drunk with love,	Любви приманчивый фиал, Ты, от кого я пьян бывал!
XXXIII	XXXIII