Еврейские народные сказки. Том 3. Сказки евреев арабских стран

В еврейской традиции эротическая составляющая хоть и не столь велика, но все же присутствует. Сандалия играет важную символическую роль в ритуале отказа от левиратного брака. Мужчина, который отказывается жениться на вдове своего умершего брата, должен сказать: «Я не хочу жениться на ней». А вдова брата «пусть подойдет к нему, на глазах у старейшин, снимет с его ноги сандалию, плюнет ему в лицо и скажет: “Вот так поступают с тем, кто не созидает род брату своему!” А произошедший от него род получит среди сынов Израилевых прозвище: Род Разутого» (Втор. 25:9-10).

Сандалия играет символическую роль и в юридической сделке, которой является женитьба, что описывается в Книге Руфи как древний обычай: «В древности у израильтян был обычай: при передаче права на выкуп, чтобы скрепить договор, человек снимал с себя сандалию и давал другому. Так израильтяне подтверждали договор. “Покупай ты” — сказал родственник Боазу и снял сандалию» (Руф. 4:7–8).

Следы символического использования сандалий в брачной церемонии можно найти у племени туарегов в Сахаре. Обувь также может символизировать отмену свадьбы. В XVII в. у евреев в Гессене, Германия, был обычай, согласно которому «жених должен подарить невесте и ее семье башмачки в день свадьбы», однако кагал города счел этот обычай слишком расточительным и постановил, чтобы «подарки дарились только невесте — пара ботинок и пара туфель» [19]. В сказке на идише, которая была записана в 1926 г. в Гродно (на тот момент Польша, сейчас Белоруссия), молодой человек дарит девушке, на которой хочет жениться, золотые башмачки в знак серьезности своих намерений [20].

Схожая ассоциативная связка между башмачками и свадьбой обнаруживается в XIX в. среди «некоторых общин в Палестине… среди которых был распространен обычай перед свадьбой убедиться в том, что невесте подходят туфли. Для этого жених отправлял в дом невесты сапожника. Одновременно с этим ритуалом определялся точно день свадьбы» [21].

Мимо эротической символики башмачка не прошел и психоанализ, но она не становится центральной темой в психоаналитической интерпретации этой сказки. Зигмунд Фрейд, рассматривавший в целом появление сказочных тем и персонажей в сновидениях, упоминает Золушку наряду с другими женскими персонажами сказок и мифов, такими как Корделия, Афродита и Психея. Вслед за Бруно Беттельгеймом положение Золушки в семье стали описывать в терминах сиблинговой конкуренции, фокусируясь прежде всего на враждебности сводных сестер. Более того, Б. Беттельгейм, строя свою теорию в основном на сказке «Кошка-Золушка» из сборника «Пентамерон» Дж. Базиле, имеющей много схожих мотивов с настоящей версией, обнаруживает у Золушки комплекс Электры.

Однако в настоящей версии сказки больше проявлен другой психологический аспект — отношение Золушки к своей матери. То, что Золушка в этой версии убивает свою мать, отражает не только ее враждебность по отношению к материнской фигуре, но и полное ее отрицание. В психоаналитических терминах это можно назвать «расщеплением». «Наверное, наиболее известное проявление расщепления — это разделение всех внешних объектов на “абсолютно хорошие” и “абсолютно плохие”, при этом мнение относительно объектов может полностью и резко меняться и они могут вдруг переходить из одной группы в другую. Точно так же резко могут меняться чувства и отношение к конкретному человеку» [22]. Расщепление представляет собой защитный механизм, который встречается при тяжелой психологической патологии и, как указывают клинические наблюдения, уходит корнями в детский опыт.

Интерпретация сказки о Золушке по аналогии с защитным механизмом расщепления переносит психологический акцент с сиблинговой конкуренции на отношения между матерью и дочерью. Настоящая версия (бытовавшая в XI в. в Тибете, в XVII в. в средиземноморских странах и сейчас в этнических общинах в Израиле) смещает этот акцент, подтверждая универсальную глубинную природу сексуальности и давая надежду на успех тем, кому плохо живется дома. Похожим образом в фольклорном сюжете 510В «Платье из золота, серебра и звезд», который является частью сказочного цикла о Золушке, присутствует вызов к изменению существующей ситуации.

Мотив убийства матери отсутствует в самой ранней, китайской, версии. На основе имеющихся у нас данных невозможно определить, относятся ли истории, в которых присутствует этот мотив, «к более раннему слою», как это утверждает Вайн Шлепп. По его мнению, «сложно себе представить ситуацию, в которой этот мотив был бы добавлен к уже существующей истории» [23]. Тем не менее нарраторы, рассказывая сказки, вставляют и выпускают различные эпизоды вне зависимости от их культурного значения. Для интерпретации сказки о Золушке важна не древность мотива, а сам факт его существования и повторения в рамках сказочного цикла.