Еврейскiй вопросъ

2. Единственный изъ iудеевъ, пользующейся въ исторiи философiи нѣкоторымъ уваженiемъ, и благодаря нѣкоторымъ, чертамъ своего характера, кажется, заслуживающiй упоминанiя, это — отвергнутый iудеями Спиноза. Именно я, въ моей “Критической Исторiи Философiи”, представилъ его и его сочиненiя въ возможно благопрiятномъ свѣтѣ, выдвинувъ на первое мѣсто его настроенiе. Также всегда будутъ высоко цѣнить его старанiя обуздать племенную склонность къ стяжанiю и къ сладострастiю, и еще болѣе будутъ цѣнить прямоту, съ которою онъ сознается, что не могъ освободить себя отъ всяческихъ похотей. Итакъ, онъ былъ мудрецомъ, какого въ благопрiятнѣйшемъ случаѣ только и могло породить iудейство. Но дѣйствительная мудрость его состояла не въ томъ, что имъ предпринято было какъ iудеемъ, а въ томъ, что предпринялъ онъ, несмотря на то, что былъ iудей, и вопреки племеннымъ cклонноcтямъ. Это былъ отшельникъ, и своею независимостью, съ которою онъ охранялъ свои философскiя умозрѣнiя отъ посягательствъ синагоги и церкви, пожертвовавъ ради этого всѣми житейскими утѣхами, онъ въ извѣстной мѣрѣ расчистилъ путь свободному мышленiю. Но это не должно вводить насъ въ обманъ касательно внутренняго основного характера его произведенiй, каковой, строго говоря, не очень далеко уклоняется отъ главнаго предмета iудейскаго духа. То, что называютъ философiей Спинозы, въ сущности, просто есть религiя, и даже религiя съ спецiально iудейскою окраскою. Одно изъ главныхъ его произведенiй, изданное имъ еще при жизни, носитъ заглавiе “Теологико-политическаго Трактата”, и содержанiе его въ сильной степени отражаетъ черты iудейской теократiи. Но второе главное произведенiе, которое, спокойствiя ради, онъ издалъ не самъ, а завѣщалъ издать после своей смерти, и которое названо имъ “Этикой” — показываетъ еще яснее, что для iудея религiя — все, и что то, что онъ называлъ моралью, было просто однимъ изъ способовъ обрести нѣкотораго рода душевное спокойствiе погруженiемъ со своимъ Я во всепоглощающую и всепожирающую мысль о Богѣ. То обстоятельство, что Спиноза заимcтвуетъ у своихъ предшественниковъ по философiи техническiя выраженiя, которыя у него, какъ напръ., выраженiе субстанцiя, заступаютъ мѣсто Господа Бога его племени, — обстоятельство это не должно вводить насъ въ обманъ касательно ядра этого способа воззрѣнiя. Дажѣ, когда онъ при случаѣ говоритъ Богъ или Природа, это не дѣлаетъ его способа представленiя человѣчески-благороднѣе. Онъ и природу представляетъ себѣ также въ iудейcкомъ cвѣтѣ; и природа и человѣкъ вполнѣ расплываются у него въ единой субстанцiи, тъ.-е. въ томъ монократическомъ чемъ-то, которое, вмѣстѣ съ тѣмъ, всюду во всѣхъ вещахъ должно быть Мыслящимъ и тѣлесно Протяженнымъ. Едва ли что сильнѣе этихъ представленiй Спинозы о мiрѣ и о бытiи доказываетъ, какъ прочно укоренился въ iудеѣ религiозный способъ представленiя его племени. Даже тамъ, гдѣ по примѣру болѣе могучихъ и болѣе благородныхъ мыслителей другихъ народовъ, каковъ напръ. Джiордано Бруно, пытается Спиноза оформить нѣчто вродѣ Пантеизма, у него получается просто единосущiе iудейскаго Iеговы, которое стремится подчинить себѣ всѣ вещи и наложить на нихъ печать ихъ подчиненiя.