Еврейскiй вопросъ

3. Такимъ образомъ, на этомъ лучшемъ образчикѣ изъ всего, что предъявили намъ iудеи въ новыя столѣтiя, — на Спинозѣ, котораго они сначала вытолкали, а потомъ выбрали себѣ щитомъ, за которымъ хотятъ укрыться, видимъ мы каковъ тотъ духъ, который можетъ обнаружить iудей въ благопрiятнѣшемъ случаѣ. Тамъ и сямъ Спиноза стоялъ выше своего народа и проявлялъ черты филосовскаго спокойствiя. Но въ главномъ дѣлѣ, онъ такъ глубоко увязъ въ религiозномъ и ненаучномъ способѣ мышленiя и чувствованья, что въ послѣднее время имъ больше занимаются богословы, чѣмъ настоящiе философы. Это совершенно ясно сказалось на праздникѣ столѣтiя, поставленномъ на сцену въ 1877 году. Въ два cтолѣтiя, протекшихъ съ его смерти, протестантскiе профессора богословiя и одного съ ними уровня профессора философiи германскихъ университетовъ довольно преуспѣли въ такъ называемомъ либерализмѣ, чтобы проникнуться сочувствiемъ iудейскому элементу и начать ковыряться въ томъ, что и въ 17-мъ вѣкѣ уже было отсталостью. Культивировать Спинозу — у этихъ людишекъ значитъ быть свободомыслящимъ. Но это — вещь невозможная, даже еслибы она была и выше простого кокетничанья. То, что есть у Спинозы хорошаго, этимъ людямъ совсѣмъ не на руку. Остается только подпевать въ iудейскомъ хорѣ. Въ послѣднихъ поколѣнiяхъ это было въ модѣ; но этотъ упадокъ народнаго сознанiя и, въ частности, нѣмецкаго нацiональнаго чувства, уже уступилъ мѣcто некоторой гордости, хотя на первыхъ порахъ и въ ложномъ направленiи. Въ дѣлахъ ощущенiя и чувства у народовъ не мало причинъ твердо держаться своего лучшаго образа мыслей и настроенiя. То, что не есть въ собственномъ смыслѣ слова наука, а есть просто литература, все это получаетъ свою окраску отъ свойствъ племени. Большая часть философiи относится именно сюда; ибо разъ она хочетъ быть истинною философiею, она должна быть выраженiемъ человѣческаго въ его благороднейшей формѣ. Но подобная определенная форма, не есть общечеловеческiй скелетъ, — при которомъ было бы достаточно минимума человѣческаго, хотя бы оно было какъ угодно, близко къ обезьяньему. Даже и зоологъ не могъ бы такимъ образомъ сохранить своихъ рубрикъ. Быть вообще человѣкомъ, — это крайне недостаточно и граничитъ съ образомъ существованiя животнаго. Итакъ, для насъ важны человѣческй родъ, раса, нацiональность, а въ конце-концовъ, индивидуальность. Это обнаруживается и въ литературе; ибо лучшая человѣчность воплощается въ ней только благодаря нацiональному и индивидуальному генiю. Типъ литературнаго творчества можетъ проявлять общечеловѣческiя формы не иначе какъ въ специфической, даже индивидуальной опредѣленности. Разъ этого нѣтъ, то и нѣтъ, въ истинномъ смысле слова, произведенiя, а будетъ плоское и мелкое, шаблонное издѣлiе, блѣдное и безжизненное.

Если имѣть въ виду вышеуказанное положенiе вещей, то легко видѣть, какъ нужно понимать то, что въ 19-мъ столѣтiи iудейскiй элементъ игралъ въ немецкую литературу. Достаточно назвать имена Гейне н Бёрне, и мы будемъ имѣть, относительно, лучшее или, говоря осторожнее, наименѣе дрянное изъ всего того, что въ нѣмецкой литературѣ въ 19-мъ столеѣтiи стояло впереди и оказывало наибольшее влiянiе на элементы, выдававшiе себя свободными. Оба писателя сначала были iудеями и по религiи; оба окрестились, Бёрне — тайно, а цѣль этой перемѣны вѣры тѣмъ и другимъ хорошо известна. Нужно было найти мѣсто; Гейне думалъ такимъ образомъ получить профессуру; но оба обсчитались и трудились понапрасну. Впрочемъ, все это — вещи второстепенныя; но онѣ бросаютъ яркiй свѣтъ на живучесть у обоихъ писателей племенныхъ свойствъ характера, которыя въ концѣ ихъ литературнаго поприща выступили у нихъ и въ фактѣ возвращенiя къ iудейской вѣрѣ. Бёрне подконецъ отличался въ сильной степени религiозностью, а у Гейне прямо всплылъ на верхъ древнiй Богъ его племени. Гейне не въ шутку, а совершенно серьозно, — насколько вообще можетъ быть рѣчь о серьозности у этой бсзсодержательной натуры, — подконецъ въ своихъ писанiяхъ прямо высказывался, что ему нужна помощь Божiя; что библiя есть лучшая книга, и что къ ней обратился онъ, убѣдившись, что эллинизмъ и философiя — ни къ чему. Такова была хилость Гейне, и телесная и духовная. Говоря о библiи, онъ разумѣлъ ветхiй завѣтъ, и, cлѣдовательно, думалъ о помощи Бога своихъ отцовъ. Гейне не былъ религiозенъ въ смыслѣ ортодоксальности или синагоги; но подъ старость въ немъ воскресъ iудей такъ, какъ это возможно для лица образованнаго. Все лучшее, во что когда-то вѣрилъ и что чувствовалъ писатель и поэтъ, теперь отпало, какъ простой привѣсокъ.