Еврипид и его трагедийное творчество: научно-популярные статьи, переводы

За что? Я думаю, мы вправе поставить этот вопрос. За успех троянского похода Агамемнон должен был заклать Артемиде свою дочь Ифигению; это потому, что он прогневил богиню охотой в ее роще и похвальбой. За успех обороны против Семи вождей Креонт должен был принести в жертву своего сына Менекея (или Мегарея); это потому, что старинное прегрешение Кадма против Ареса еще не было искуплено и страшный бог войны отвратил свое лицо от своего народа. Но чем прогневили элевсинскую богиню великодушные защитники Гераклидов? Еврипид не дал нам ответ на этот вопрос – и мы присмотримся к дальнейшему, прежде чем дать его сами.

Всякое великодушие имеет свои пределы: нельзя требовать от афинянина, чтобы он пожертвовал тем, что ему дороже всего. Это и царь приказать не может:

Ведь я не варвар-самодержец: власти
Моей постольку граждане покорны,
Поскольку сам покорен правде – царь.

Если помощь возможна только под этим условием, то, значит, она невозможна. Гераклиды должны это понять.

Мы предчувствуем нарастание новой трагедии, но пока она объявляется в другом месте – там, где мы ее не ожидали. Старый Иолай не забыл, что он некогда был товарищем Геракла. Этот ореол не погас в его душе; он все видит и чувствует себя прежним, он тешит себя льстивой надеждой, что он – главный предмет Еврисфеевой злобы. И вот он предлагает заключить с микенским тираном мир, пожертвовав – им, Иолаем:

Ведь более всего желал бы он
Гераклова соратника унизить…

Демофонт быстро развеивает его мечту: на что ему твоя смерть – смерть старика?

Вот где трагедия. Положим, он уже раньше слышал из уст Копрея, что он стар, слаб, ничто; но то говорил враг. Здесь он слышит то же из уст друга и заступника; да, он действительно ничто; даже в жертвы не годится. Всё унесли годы, всё прошло.

И вот на фоне этой трагедии загорается новая. Ее героиня – молодость, сила, красота; одним словом, Макария, дочь Геракла и Деяниры. Стоны Иолая вызвали ее из храма; она хочет узнать их причину; узнав ее, она решается быстро:

Тогда врагов и ратников микенских
Бояться не должны вы: умереть
Готова я, старик…

Три такие фигуры известны нам из сохраненных трагедий Еврипида: Ифигения, Поликсена и наша. Самая патетическая – первая: дочь Агамемнона до сих пор была баловнем счастья, долг смерти застает ее в самый его расцвет: посреди приготовлений к свадьбе. Удивительно ли, что она борется, прежде чем уступить? Поликсена – та не борется; да, но для нее действительно после разрушения ее родины жизнь потеряла всякую ценность. Про Макарию этого сказать нельзя; но зато она – дочь того, кто в минуту своей смерти сказал про себя (Софокл, «Трахинянки»):

Без стона следовал повсюду Я за звездой неласковой моей.

Теперь та же звезда зовет и его дочь – и она без ропота, без стона следует ее призыву. И это слышит Иолай… Что скажет он ей – он, уже отвергнутый, – он, ничто? Робкое незначащее слово:

                                    Просить
Тебя не смею я – не смею также
И отговаривать… Семью свою
Своею смертью ты спасешь, родная.

Он выносит ее снисходительную иронию: он ведь – ничто. Он не решается быть свидетелем ее смерти, принять ее последнее дыхание: он ведь – ничто. Надо было достигнуть последней глубины уничижения и самоуничижения, для того чтобы остаток жизненных сил наконец дал знать о себе и еще раз – в последний раз – превратил своего носителя в героя.

Макария прощается со всеми и уходит. Ее последние слова:

                        Да будет же могила
Заменой мне детей непринесенных,
Девичества закланного навек,
Коль под землею что-нибудь от нас
Земное остается… Только лучше,
Чтоб не осталось ничего… Куда ж
Деваться нам с печалями, коль мертвым
Их не дано забыть? А говорят,
Что умереть и значит – исцелиться… —

различно были оцениваемы различными критиками; но кто не забыл сцены смерти Геракла, тот признает, что и здесь его дочь помнит своего отца.

V

До сих пор мы пересказывали и освещали; теперь необходимость опять заставляет нас взять в руку критическую лупу.