Европа во мне. Как не потерять себя в новых странах, условиях и ролях

Я думаю о другой лилльской церкви, в которой в честь каждого новоприбывшего на улице накрывается небольшой стол, чтобы все после службы могли с ним познакомиться, чтобы он не чувствовал себя чужим. И еще о церкви святого Доменика, большинство прихожан которой – французы из Африки, которые не могут петь, не танцуя. Об убитом священнике Павле Адельгейме, пустившем в дом незнакомого путника.

Но я вспоминаю и другое. Например, лекцию в Сретенском монастыре, отмененную лишь потому, что слушателей пришло меньше, чем ожидалось. Всего семь человек – что ими заниматься?

Я думаю о том, что церковь – это, конечно, больница, но и больница больнице рознь. О том, как иногда незнакомый человек видит красоту в тебе, а иногда – незнайку с балалайкой. О том, что я не решусь попросить Елену о помощи.

Я складываю пальцы в щепоть, чтобы перекреститься в последний раз и выйти из храма.

Может, я и Незнайка.

Сталкиваться с жизнью, реагировать на нее, сомневаться в себе, меняться – трудная штука. Но какая альтернатива у нас есть?

Например, всю жизнь проехать на танке. Не видеть перед собой других, так и не научиться слушать. Застыть в суперклее. Оставаться одинаковой, в какой бы стране ни жила. И стоять в церкви одной у колонны, отфутболивая все новое.

При этом можно казаться и смелой, и юморной, и даже христианкой. Стоять ровно и все знать.

Я чувствую, что меня качает, как неваляшку. Но внутри себя я каждый раз стараюсь укрепить стабилизирующее ядро, позволяющее вернуть устойчивость.

Качнуло – остановиться и заметить себя. Еще раз качнуло – остановиться и заметить другого. Каждый раз заново совершая внутреннее усилие. Каждый раз принимая крошечное решение. Выбирая, как я уйду из кафе, уйду ли вообще в этот раз. Выбирая, выйду ли я из этой церкви. Буду искать другую или нет. Потеряю связь со своей целью, обвинив мир, или продолжу идти к ней.

Мне кажется, это и называют «сила маленьких шагов». Большой шаг сделать легче: гребнуть всех под одну гребенку, обобщить, впасть в позицию жертвы, захлопнуться.

Остаться живой при встрече с Другим – задачка для взрослых.

Откуда ты такая?

На остановке «Гарибальди» в средние двери автобуса въехал большой черный пластмассовый чемодан. Его толкала резкая, в черном бомбере француженка – явно не местная, не знающая, что входить нужно через передние двери. Она установила чемоданище так, как было удобно ей – в той части автобуса, которую стараются оставлять свободной для инвалидных колясок. И, прислонившись к оранжевому поручню, расслабилась.

Я сидела справа от нее и видела, как, вместо того, чтобы тронуться и поехать, обернулся в нашу сторону водитель. Он пытался поймать ее взгляд, понять, собирается ли она покупать билет – но француженка уже достала телефон и стала читать сообщения.

Лицо водителя показалось мне нетерпеливым, и я чуть сжалась. Я даже не заметила этого и отследила лишь постфактум: вот тело мое замерло, приготовилось к агрессии.

Что вы задерживаете проезд?! – сейчас скажет он. – Я из-за вас должен из графика выбиваться? Оплачиваем или на выход!

Вы ведь тоже бывали в таких ситуациях, правда? Они неприятны даже для тех, чья ладонь сжимает прокомпостированный билет.

Водитель продолжал смотреть на женщину, а она, ничего не подозревая – в телефон.

Мадам, – наконец сказал он. Она подняла голову. – В следующий раз заходите в переднюю дверь: у вас будет и водитель, и компостер!

Кажется, в этом автобусе напряженной была только я: пассажир, который никуда не спешил, автобус не вел, правил не нарушал и имел билет.

Когда я доехала до нужной мне остановки и встретила свою подругу Алин, француженку, я пересказала ей эту сцену. Но на Алин она не произвела впечатления:

А что тебя так удивляет? – спросила она.

Я объяснила.

Катя, из какого ты ада? – ответила Алин. – Что-то мне больше не хочется ехать в твою страну.

Вам как такая реакция? Мне тогда стало неловко и захотелось никогда больше не рассказывать иностранцам о том, как было у меня в детстве.

Но не получилось, и где-то через полгода мой знакомый итальянец Фабио ответил мне совершенно иначе:

Вот это опыт у тебя, – произнес он. – Какими нужно быть сильными, чтобы сохраниться в этом. Меня это восхищает. Мне теперь еще интереснее твоя страна.

Есть еще целая палетка реакций. Вот мы сидим в кафе у Лигурийского моря, едим свежую, сегодня выловленную рыбу. Сбрызгиваем ее лимоном, поглядывая на маленькую влажную салфетку на столе, которой никогда не справиться с этим коктейлем соков на пальцах: рыбы, оливкового масла, спелого лимона.

Извини, что я молчу, – говорю я своему другу. – Не хочу портить этот прекрасный вечер. Но и лгать не хочу. Я уже две ночи не сплю: читаю новости. В моей стране протесты из-за сфальсифицированных выборов, из-за того, что президент уже 26 лет у власти. Все мои коллеги и друзья на улицах, и я думаю, что мне тоже нужно поехать.

В Италии такое невозможно, – отвечает мне Марко.

Что ты имеешь в виду?

Диктатуру и вот это все.