Европейские мины и контрмины

— Отлично! — вскричал молодой человек, но прибавил нерешительно: — Я желал бы повидаться со старым пастором Бергером — проститься с ним, передать ему поклон от Елены: кто знает, когда я опять увижу их всех, — сказал он грустно.

— Я сейчас схожу к пастору, — сказал Фриц, — он, без сомнения, придёт сюда. Вам нельзя выходить: кто-нибудь может увидеть вас там, и хотя здесь никто не выдаст вас, однако лучше, чтобы вас не видели.

— Не знаю, хорошо ли беспокоить старика и увеличивать опасность, — заметил старый Дейк, но уже Фриц вышел и быстро достиг пасторского дома.

Пастор сидел в своём кресле, с длинной трубкой во рту, на столе лежало несколько газет и листов бумаги. Кандидат читал какую-то тетрадь, старик внимательно слушал, делал по временам замечания о прочитанном, которые кандидат принимал со спокойным вниманием, и записывал мысли, приходившие ему во время чтения.

При приходе молодого крестьянина в столь необычное время старый пастор с удивлением повернул к нему голову.

Фриц Дейк в смущении вертел шапку, искоса поглядывая на кандидата.

— Господин пастор, — сказал он нетвёрдо, — мой отец, говоривший с вами о чём-то, покорнейше просит вас, если вы будете так добры, прийти к нему на минуту.

Просьба старого Дейка говорить в столь неурочный час с пастором, переданная молодым крестьянином, настолько не соответствовала обычаям здешнего края, что пастор с минуту молча посмотрел на Фрица, между тем как кандидат устремил на него испытующий взгляд.

— Простите, господин пастор, — сказал Фриц с некоторым смущением, — это семейное дело, отец сейчас получил известие, и ему не совсем здоровится — он желал бы посоветоваться с вами, и если просьба прийти к нему теперь же не будет нескромной…

Кандидат встал.

— Это дело, конечно, относится к тебе лично, дядя, — сказал он мягким голосом, — я оставлю тебя одного с Фрицем. — Прийти за тобой? — спросил он. — Дорога неровная… — И он опять пытливо посмотрел на молодого крестьянина.

— Я провожу господина пастора, — сказал последний, — прошу господина кандидата не трудиться.

Последний потупился и, слегка поклонившись Фрицу, вышел в соседнюю комнату.

Дверь медленно затворилась за ним, слышно было, как щёлкнул замок. Случайно или нет, но только замок не запёрся, и дверь не притворилась плотно.

Фриц не заметил этого, потому что едва вышел кандидат, как он подбежал к пастору и сказал голосом, который стал ещё громче от непривычки понижать его:

— Господин лейтенант фон Венденштейн здесь — его арестовали в Ганновере, он убежал; теперь он хочет видеть господина пастора и проститься с ним.

— Боже мой! — вскричал пастор, вскакивая в испуге. — Как?

— Пойдёмте, пойдёмте скорее — он всё расскажет вам, времени нельзя терять.

Почти машинально заменил пастор домашнюю шапочку беретом, зажёг маленький фонарь и, опираясь на руку молодого крестьянина, вышел из дома.

Едва он оставил комнату, как дверь медленно отворилась, вошёл кандидат.

С его лица исчезло выражение евангельской кротости — жёстки и суровы были его черты, вражда и ненависть выражались в его плотно сжатых губах, глаза задумчиво смотрели в пространство.

— Он убежал, — проговорил кандидат шипящим тоном, — близок к спасению… Но счастливый случай вверяет мне его судьбу.

Он молча сделал несколько шагов.

— Не лучше ли, — сказал он, — дозволить ему бежать — он не может возвратиться, по крайней мере в течение долгого времени. — Однако семейство поедет за ним, они могут поселиться в Швейцарии, Елена отправится к нему. Нет, нет! — вскричал он. — Нельзя выпустить его: будут судить строго, побег компрометирует его ещё больше, измена будет наказана, по меньшей мере долговременным заключением, — прибавил он с бледной, холодной улыбкой. — Нельзя выпустить его. Но как задержать — я ведь не могу действовать лично.

И, угрюмо нахмурив брови, Берман опять стал ходить по комнате.

Наконец на его лице появилось довольное выраженье.

— Средство ненадёжное, — прошептал он, останавливаясь, — может быть, он уже далеко. Но ничего другого не остаётся.

Он подошёл к столу, взял лист бумаги и поспешно стал писать, изменяя почерк.

Потом сложил бумагу, запечатал облаткой и тем же почерком написал адрес: «Господину барону фон Кленцину. Важно». Потом взял шляпу и, отворив без шума дверь, скрылся в ночной темноте.

Быстро и озираясь по сторонам, шёл он к дому Кленцина, погруженному в безмолвие. Он приблизился к большой наружной двери, положил около неё записку и потом громко позвонил.

Звон колокольчика резко раздался в ночной тишине; кандидат поспешно удалялся от дома.

Между тем лейтенант фон Венденштейн отдохнул немного на постели старого Дейка, и кратковременный сон освежил его усталые члены.

Он вскочил, когда старый Дейк сообщил ему о прибытии пастора.

Лейтенант бросился навстречу отцу своей невесты и с глубоким чувством обнял его.