Европейские мины и контрмины

Фон Венденштейн и Дувэ добрались без всякой неприятной встречи до окрестностей Гамбурга. Здесь они вышли из коляски, оставив в ней плащи и пистолеты и, смеясь и болтая, как невинные люди, вошли в старый ганзейский город. Точно так же, останавливаясь у окон блестящих лавок, прошагали они по улицам и, когда солнце стадо заходить, достигли гавани.

Медленно расхаживали они по набережной, когда к ним подошёл краснолицый, загорелый мужчина.

— Походим ещё несколько минут; может быть, за нами наблюдают, чего, впрочем, я не предполагаю.

Он вынул папиросницу из панамской соломы и подал обоим беглецам, бросив проницательный взгляд на лейтенанта.

— Товарищ по несчастию, которого вы должны также спасти, — прошептал Дувэ, закуривая сигару от сигары незнакомца, и потом дал огня фон Венденштейну.

— Хорошо, — сказал незнакомец, — но подождём, пока стемнеет.

Наступила ночь, зажигались газовые фонари. Дома и корабли бросали длинную тень на набережную. Незнакомец остановился у лестницы на пристань.

Подъехал ботик с двумя матросами, которые гребли так тихо, что едва был слышен шум вёсел и всплески воды.

Беглецы и незнакомец сели в ботик.

Последний, как стрела, полетел по лабиринту тесно стоявших судов и вскоре достиг брига, на корме которого было написано большими золотыми буквами: «Йоханна из Эмдена».

Взошли на бриг. Беглецы молча последовали за своим проводником в каюту.

— Здесь вы в безопасности, — сказал он, зажигая лампу, — каюта не блестяща, но защитит вас. Вы должны, однако, пробыть здесь ещё два дня и не выходить на палубу. Оба матроса, привёзшие нас, молчаливы и верны, остальных я отправил сегодня на берег. Послезавтра я буду совсем готов к отплытию, тогда вы на некоторое время сойдёте в трюм, когда на корабль придёт полиция. Теперь подкрепите силы.

И капитан поспешно принёс свой запас блюд и несколько бутылок отличного бордо; молодые люди воздали честь его гостеприимству и улеглись потом на постели, приготовленные для них на полу капитанской каюты; вскоре ими овладел такой глубокий и сладкий сон, какой бывает только в молодости и после испытанных опасностей.

На третий день бриг отплыл, все формальности были исполнены, полиция осмотрела все помещения и нашла все в порядке.

Бриг спустился по Эльбе, и только когда он вышел в открытое море, на палубе явились лейтенант фон Венденштейн и Дувэ и с грустью стали смотреть на серую линию берега, который стал постепенно исчезать на горизонте.

— Прощай, отечество, прощай, Германия! — прошептал фон Венденштейн. — Когда я увижу тебя снова? Прощай, Елена! — сказал он ещё тише, и глубокий вздох приподнял его грудь.

Подошедший капитан хлопнул его по плечу.

— Теперь вы спасены, — сказал он с весёлой улыбкой на загорелом честном лице, — позабудьте оставшуюся позади страну и смотрите вперёд. Пойдёмте выпьем за ваше счастливое будущее плавание!

Глава девятнадцатая

Яркое солнце лило с безоблачного неба своё сияние на большую равнину Лоншан; пёстрые волны экипажей и всадников стремились по аллеям Елисейских Полей и проспекту Императрицы к Булонскому лесу, чтобы видеть весенние скачки, и постепенно густевшая толпа мало-помалу наполняла обширное пространство. Множество иностранцев, привлечённых в Париж открывшейся уже выставкой, впервые увидели себя среди блестящего, сверкающего, шумящего и волнующегося парижского света, того света, волшебная радуга которого восхищает глаза, не ослепляя их, тонкое благовоние которого разливается, как невидимое дыхание в атмосфере, возбуждая нервы, не причиняя тяжести и утомления.

Длинные ряды скамеек были заняты дамами в новых весенних туалетах, веющие перья и пёстрые цветы дрожали на непрерывно колеблющихся шляпках, блестящие глазки взглядывали во все стороны, отыскивая и приветствуя друзей, и тёплый воздух был наполнен тем нежным и тонким благовонием, которое добыто искусством Пивера из всех цветов Запада и Востока и которое, подобно атмосфере, окружает дам знатного парижского света. У входа к скамейкам стоял длинный ряд великолепных открытых колясок с рослыми фыркающими лошадьми, с неподвижно сидевшими на козлах кучерами, с лакеями у дверец, украшенных блестящими гербами.

Мужчины, верхом или в лёгких викториях, толпились внутри обширного, огороженного пространства, напротив скамеек; здесь было мало дам, и по преимуществу из тех, кто принадлежит к полусвету, из знатных же присутствовали лишь те, которые, имея особенно блестящие и безукоризненные экипажи, могли безбоязненно подвергаться критическим взглядам всего собравшегося общества.

Изредка скакал на стройном коне жокей в шёлковой куртке одного цвета с лошадью, и взоры знатоков внимательно следили за движеньями благородного животного, чтобы получить точку опоры для суждения об его качествах и способностях.