Европейские мины и контрмины

— Этот молодой человек, — сказал граф, — находится в центре интересующих меня обстоятельств. Правда, он не знает самой главной тайны, но видит и слышит столько, что из всех собранных через него сведений можно сделать вывод о сокрытых сведениях. Этот молодой человек едва ли останется закрытой книгой для прекрасных глаз столь умной женщины, как вы, которая в качестве итальянской легитимистки может быть уверена в его доверии и политической симпатии. Он будет грезить самым приятным образом и станет орудием для достижения моих целей.

— Я вполне понимаю вас, — сказала маркиза, — приведите его на днях, когда я буду одна. — Я сожалею только о том, — прибавила она, пожимая плечами, — что задача слишком легка.

Граф задумался.

— Вам недолго придётся ждать трудной, — сказал он серьёзным тоном, — она уже готова, и именно о ней я хотел поговорить с вами.

Черты её лица оживились, маркиза бросила пылающий взгляд на графа.

— Я потому выбрал это место, — сказал он, — что о тайне, важной тайне, можно говорить только на открытом воздухе. Нагнитесь ко мне, чтобы нас не услышали люди на козлах, притом и грохот экипажей заглушает слова.

Она небрежно откинулась назад, так что её ухо почти касалось губ графа, который, не изменяя весёлого, беззаботного выражения лица, сказал приглушённым голосом:

— Всё настоящее и будущее зависит в настоящую минуту от взаимных отношений Пруссии и Франции. Поэтому для меня особенно важно узнать вполне эти отношения. Но в них есть тёмный пункт, которого я никак не могу понять и разъяснить который желаю во что бы то не стало.

— А ключ к этой тайне? — спросила маркиза со сверкающими глазами и дрожащими губами.

— Ключ этот заключается в тайной личной переписке прусского посланника, графа Гольца; эта переписка хранится в ящичке, который стоит на письменном столе в его рабочей комнате.

— А! — произнесла маркиза. — И к содержанию этого ящичка должна вести такая же дорога, как к познанию ганноверских тайн? — спросила она с недовольным видом. — Это нисколько не утешительно!

— Но может быть выгоднее, — сказал граф. — Однако успокойтесь; путь, о коем я сперва думал, едва ли приведёт к цели, — надобно идти окольной дорогой, которая представит затруднения, но зато, быть может, принесёт некоторое удовольствие.

— Я готова слушать, — сказала маркиза.

— Мы миновали толпу, — заметил граф, осматриваясь кругом, — шум прекратился. Я боюсь, чтобы прислуга не перехватила некоторых слов. Выйдем из экипажа и пройдём в эту уединённую аллею.

Маркиза коснулась зонтиком плеча кучера, коляска остановилась.

Оба вышли, Антония опёрлась на руку графа, карета медленно поехала за изящною четой, занятой оживлённым разговором.

* * *

В салон графа Риверо, на Шоссе д'Антен входил в это самое время молодой человек в костюме белого духовенства. Его стройная фигура свободно двигалась под духовным нарядом; бледное, но здоровое лицо, с тонкими, оживлёнными чертами, тёмные глаза, тщательно убранные, слегка вьющиеся волосы, совершенно закрывавшие тонзуру — всё это составляло представительную личность, напоминавшую тех аббатов d'ancien regime[48], которые составляли элемент разговоров, лучшее украшение салонов рококо.

Молодой аббат Рости, последовавший за графом Риверо из Вены в Париж, держал в руке несколько писем и расхаживал по салону, ожидая возвращения графа.

Через некоторое время, в течение которого аббат то взглядывал на письма, то посматривал в окно на оживлённую толпу на улице, вошёл камердинер графа и сказал:

— Приехал господин Клиндворт из Вены. Ввести ли его сюда, в ожидании графа, который, без сомнения, скоро возвратится?

— Графу, конечно, будет приятно видеть господина Клиндворта, — сказал аббат, — я думаю, его следует пригласить сюда.

Камердинер поклонился и через минуту отворил дверь для государственного советника Клиндворта.

Протёкший год нисколько не изменил наружность этой замечательной старой ночной бабочки дипломатии.

Он вошёл своей обычной скромной, почти раболепной походкой, одетый в коричневый, почти до верха застёгнутый сюртук; из белого галстука выглядывало резкое, неприятное, хотя и умное, лицо; быстрым взглядом он окинул салон и на минуту остановил свои острые глаза на изящной и приятной личности молодого аббата, который поклонился ему с утончённой вежливостью.

Государственный советник подошёл к нему и сказал своим однообразным, почти шепчущим голосом:

— Если не ошибаюсь, вы аббат Рости? Я имел удовольствие видеть вас в Вене?

— Я имел честь встречать вас там у графа Риверо, — отвечал аббат с лёгким поклоном. Граф отъехал, впрочем, я думаю, что он возвратится сию минуту, и потому прошу вас подождать его, так как он, без сомнения, пожелает видеться с вами.

Государственный советник наклонил голову и сел в кресло, между тем как аббат занял место напротив него.