Европейские мины и контрмины

— Стеснение со стороны иностранных держав! — вскричал он с глубоким презрением. — Какая же сила на земле может сопротивляться воле единой Германии? Пусть приближаются к немецкой границе! Когда объединится нация, тогда германский король раздавит всякого, кто отважится сопротивляться его воле, и тайный голос говорит мне, что я увижу то время, когда это совершится, когда я буду призван засвидетельствовать святое убеждение, которое живёт во мне и которое я сейчас высказал вам.

Князь сделал шаг вперёд и, почтительно поклонившись королю, сказал:

— Пусть добрый гений Германии осуществит глубокое убеждение вашего величества, да будет суждено вам положить своей царственной рукой краеугольный камень для здания новой немецкой империи; история сохранит для позднейших времён славу вашего величества, которую благодарная нация должна бы выразить в наименовании вас Людвигом Немецким.

Король кротко улыбнулся и протянул руку князю.

— И это наименование я приму охотно и с благодарностью, — сказал король, — ибо во мне будет сознание, что я отчасти заслужил его. Не всякому дано быть великим, весьма редко представляется случай совершать подвиги, хотя есть к тому и мужество и силы; но быть преданным всем своим существом отечеству возможно всякому и всегда, и главное призвание каждого немецкого государя состоит в том, чтобы иметь немецкие мысли, волю и желания. Я не прошу вас, дорогой князь, остаться здесь, — сказал он после краткого молчания, тоном лёгкого разговора, — вам нужно ехать в Мюнхен и отвечать на приглашение. Предлогом воспользуйтесь любым: пожалуй, моё отвращение к большим собраниям, но отвечайте так, чтобы там нисколько не сомневались и не предавались иллюзиям.

— Я возвращаюсь с большей радостью и гордым сердцем, — отвечал князь. — В этот час ваше величество совершили великое дело для Баварии и для германской будущности. Вы показали свету и особенно французскому императору, что ныне ни один немецкий государь не протянет руки постороннему вмешательству в национальные дела.

Он вышел из комнаты с глубоким поклоном. Король вышел на минуту на балкон и окинул взором равнину до самых гор на горизонте.

— Я недавно сомневался, — сказал он с улыбкой, — что не найду на земле пункта, в котором прекрасное соединялось бы с истинным: счастливый случай указал мне на такой пункт. Прекрасна и высока любовь и верность отечеству, и истинная мудрость заключается в том, чтобы в своих решениях и поступках следовать внушениям этой любви и верности. Дай бог открыть мне и в других областях знания и действия такие соединительные пункты, в которых прекрасное и истинное сливаются в вечную гармонию.

Он возвратился в свою рабочую комнату.

— Я думал удалить от себя на нынешний день волнение материального мира и его политической борьбы, — сказал он, садясь за письменный стол. — Я воспользуюсь свободой, чтобы погрузиться в область великих умов и проследить путь, которым они доходят до познания истины.

Он взял лежавшую рядом с Шиллером книгу и углубился в чтение «Истории мнений философов всех времён о конечной причине вещей» аббата Батто.

Глава тридцать восьмая

Произошла первая встреча обоих императоров в Зальцбурге, и все газеты наполнились описанием приёмного церемониала и обеда в первый день, за которым император Франц-Иосиф лично пожаловал князю Меттерниху орден Золотого руна и тем выразил своё признание за услуги, оказанные князем доброму согласию между обоими дворами.

Принимая это пожалование за явный знак согласия, император Наполеон благодарил за это австрийского императора как за лично ему оказанную любезность и тем придал свиданию большее политическое значение. При этом подробно извещали о встрече обеих императриц, об их туалетах, о трости императрицы Евгении, о собачке австрийской императрицы и о множестве мелких подробностей.

Одним словом, зрелище, совершавшееся пред глазами всей Европы, было в полном разгаре. В древнем горном городке, окружённом величественными Альпами, развивалась пёстрая деятельность обоих дворов, скрывая блестящим облаком истинную жизнь государей и обращая взоры профанов на ничтожную и не имеющую никакого значения внешность.

Герцог Граммон поселился с многочисленной прислугой в гостинице «Европа». Множество любопытных теснилось у дверей, чтобы взглянуть на пышный выезд французского посланника.

В поздний час, когда прекращались все торжества, такая же многочисленная и любопытная публика собиралась перед открытыми окнами князя Меттерниха и слушала чудные «Фантазии», разыгрываемые на фортепьяпо сыном великого австрийского канцлера.

Сами императоры редко показывались в народе, кроме тех случаев, когда ехали за город согласно программе. И среди всей этой блестящей деятельности императорский канцлер барон фон Бейст обращал на себя общее внимание, когда этот государственный муж, от деятельности которого ожидали великих благ для Австрии, шёл пешком в простом, небрежном наряде.