Европейские мины и контрмины

Ранним утром, после своего прибытия в Зальцбург, император Наполеон, уже одетый, сидел в салоне своего помещения. Он напился чаю и с некоторой вялостью и утомлением откинулся на спинку богатого кресла, которое придвинул к окну. Нежный запах сигаретки наполнял комнату, император внимательно слушал герцога Граммона, который сидел напротив него и только что окончил длинную и оживлённую речь.

— Итак, мой дорогой герцог, — сказал император, — вы считаете невозможным начать сообща с Австрией действие, которое возвратит Франции то, чего она лишилась в минувшем году вследствие насильственной бездеятельности.

— Я не считаю возможным такое действие, государь, — отвечал герцог, — по крайней мере теперь, согласно задуманному плану. Вся программа фон Бейста заключается в пассивном противодействии развитию прусского могущества. Он хочет иметь гарантии в нерушимости Пражского мира, который, однако, уже нарушен в существенных пунктах. Этим самым он хочет побудить Пруссию к такому поступку, который восстановит против неё все европейские кабинеты. Он ошибается в этом, как ошибается в большинстве своих расчётов, которые, быть может, истинны в теории, но неисполнимы на практике. Я только могу вторично высказать вашему величеству своё мнение, что если бы Австрия захотела принять на себя определённые обязательства действовать сообща, то искусство фон Бейста нашло бы средства поставить деятельность и содействие Австрии в зависимость от нашего первого успеха. Франции всегда будет принадлежать почин в деле и, — прибавил он, разглаживая усы, — я должен сказать, что эта роль самая приличная и благоразумная для Франции. По моему мнению, Франция довольно сильна и в случае надобности одна может поддерживать в Европе своё желание; зачем же принуждать себя делиться плодами наших усилий? Австрия никогда не станет действовать против нас, но только в том случае примет нашу сторону, когда мы будем победителями, к чему же при таких условиях налагать нам на себя оковы союзничества?

Император молча слушал, не поднимая глаз. Он покрутил усы и задумчиво сказал:

— Но если дело касается немецкого вопроса, если вся будущность Европы зависит от формы немецкого государства, то нам нужен союз с Австрией и её содействие, в видах привлечения к себе немецкого национального чувства. Южногерманские государи не примкнут к Франции, тогда как охотно пойдут вслед за Австрией.

— Я позволю себе высказать, — возразил герцог Граммон, — что не могу разделить этого мнения вашего величества. Я сомневаюсь, чтобы вюртембергский и баварский короли, имея опыт минувшего года и грозный пример, данный им присоединением Ганновера и Гессена, решились восстать против северогерманского могущества. Они тогда только восстанут, когда будут иметь перед глазами яркий успех, когда могут надеяться на защиту сильной державы, какова Франция. Австрия же, — прибавил он, пожимая плечами, — внушает им мало желания повторить опыт, при котором ставятся на карту их короны.

Император сомнительно покачал головой.

— Вы рассчитываете как политик, — сказал он, — но здесь вступает ещё один существенный фактор, а именно — немецкое национальное чувство, которое воспрепятствует всякому союзу этих государств с нами.

Герцог улыбнулся.

— Вы не знаете немцев, как знаю я, — сказал император. — В Аугсбурге воскресли воспоминания идей юности. Немецкий народ погружен в почти летаргическое равнодушие, пока его не согреет или не взволнует какая-нибудь великая идея. Теперь есть такая идея, идея национального единства и силы; ею проникнут весь народ. Теперь нельзя считать немецкий народ, как считал его мой дядя, бессильным элементом, молча покоряющимся всем обстоятельствам. Но, — прервал он свою речь, — всё это одни предположения, и время докажет, справедливы они или нет. Я надеюсь, что сегодня или завтра приедет сюда баварский король, на которого нетрудно будет иметь влияние. Когда я проезжал его владения, он был очень сдержан, и я едва мог вести с ним серьёзный и откровенный разговор.

— И ваше величество вполне уверено, что сюда приедет баварский король? — спросил герцог.

— Вы сомневаетесь? — сказал император, с удивлением взглянув на герцога. — Его приглашал император Франц-Иосиф; я выразил ему желание видеться с ним здесь.

— Было бы неучтиво с его стороны не приехать, — сказал герцог Граммон, — и однако я уверен что король не поедет. Я всегда считал своим долгом иметь некоторые сношения с южногерманскими дворами, и полученные мною известия из Мюнхена заставляют меня сомневаться в том, что Бавария согласится когда-нибудь играть роль в комбинациях фон Бейста.

Взгляд императора сделался угрюм. Он бросил сигаретку.

— Если вы правы, — спросил он глухо, — то какое значение будет иметь союз с Австрией, которая не в состоянии привлечь южногерманские государства к своим политическим действиям?

Он просидел несколько секунд в задумчивости.

Герцог встал.

— Осмелюсь напомнить вашему величеству, — сказал он, — что наступает час, в который австрийская императрица назначила мне аудиенцию.