Европейские мины и контрмины

— Ступайте, дорогой герцог, — отвечал император, встав и протянув руку герцогу. — Я жду фон Бейста и надеюсь увидеть, прочно ли основание его идей.

— Ещё прошу позволения у вашего величества выразить своё желание, чтобы осуществилась система дорог, о которой только что объявлено. Это величайшее деяние вашего величества, более важное и плодотворное, чем выигранная битва.

Улыбка счастья заиграла на губах императора и придала его лицу приятное, симпатическое, почти детское выражение, которое являлось у него в известные минуты.

— Я горжусь этим делом, — сказал Наполеон, — которое могу без преувеличения назвать своим, потому что оно составляет результат моего личного долговременного изучения и труда. Вы знаете, дорогой герцог, — продолжал он, садясь как бы в припадке телесной слабости, — вы знаете условия провинциальной производительности во Франции, и я очень рад, что вы вполне согласны со мною во взгляде на важность и значение тех правил, которые я давно обдумывал и теперь счастливо применил. Богатая производительность Франции не могла доселе превращаться в ценные стоимости, потому что земледельцы не могли отвозить свои продукты на места сбыта. Поэтому они производили не более того, сколько надобно для удовлетворения своих потребностей, и большая часть национального богатства терялась напрасно. Новая система дорог представляет каждому земледельцу возможность обращать легко и просто продукты своей земли в ценные стоимости. Вследствие этого он доведёт производительность до высшей степени, а вместе с тем поставит агрокультуру на степень высокого совершенства. Только впоследствии станет возможно судить о том, насколько возрастёт национальное богатство, и если Франция когда-либо будет вынуждена выдержать жестокую катастрофу, напрячь все свои финансовые силы, тогда только увидят неистощимость страны. В минуты таких жертв поможет не богатство биржи, но то сокровище, которое разовьётся из сельских работ, неистощимое, как плодородие, которым благословил Бог нашу землю, как рабочая сила человеческой руки. Я здесь среди перепутанных нитей европейской политики, мой ум трудится над обширными комбинациями для величия и могущества Франции, но все эти нити погибнут, комбинации могут обмануть, рука судьбы поразит меня тяжёлым, роковым ударом, всё это лежит в области неизвестности и зависит от судьбы, но источник благосостояния и богатства, открываемый моей системой дорог, будет течь с возрастающей полнотой — эта истина, не зависящая от случая, если только новое нашествие варваров не уничтожит европейской цивилизации. Поверьте, дорогой герцог, — продолжал он с кроткой улыбкой и сияющими глазами, — поверьте, что, когда рухнет всё здание моего честолюбия и надежд, когда постигнут Францию тяжёлые времена и потребуют жертв от этой прекрасной дорогой страны, когда забудутся Маджента и Сольферино, тогда увидят, что я сделал для развития внутреннего богатства моего народа, который, подобно Антею, будет черпать из своей земли вечно обновляющую, вечно возрождающую силу. Пусть тогда с благодарностью вспомнят обо мне и ради этого благодеяния простят ошибки, которых я не мог не сделать как человек, рождённый в этом царстве заблуждения и тьмы.

Он медленно опустил голову и, казалось, предался течению своих мыслей.

— Я глубоко удивляюсь уму вашего величества, — сказал герцог Граммон тоном придворного, — который так тщательно обдумывает глубокие и скрытые от обыкновенного взора источники национальной силы и в то же время умеет твёрдой рукой направлять эту силу.

— Мелкие корешки дают силу могучим деревьям, — отвечал император, — в долгие уединённые часы я много и глубоко думал обо всех вопросах национальной экономии, а стало быть, — прибавил он с улыбкой, — полезно быть изгнанником и заключённым. Но, — сказал он, прерывая речь, — вас ждёт императрица Елизавета. До свидания! — И, сделав прощальный жест рукой, он отпустил герцога, который вышел с глубоким поклоном.

Долго сидел император, погрузившись в размышление.