Европейские мины и контрмины

Через несколько минут, в течение которых министр-президент медленно прохаживался по комнате, камердинер отворил дверь стройному мужчине среднего роста, в простом чёрном наряде. Вошедшему было около сорока лет, лице его имело желтовато-бледный цвет, живые глаза посматривали с тем особенным полумечтательным-полуосторожным выражением, которое свойственно вообще всем заговорщикам всех стран и времён.

Граф Бисмарк повернулся к двери, сделал шаг навстречу вошедшему и, поклонившись с холодной вежливостью, сказал:

— Вы привезли мне рекомендательное письмо от генерала Гарибальди — я с удовольствием готов выслушать то, что угодно генералу сообщить мне.

Он указал на стул около письменного стола и сам сел по другую сторону оного.

— Генерал отправил меня к вашему сиятельству, — сказал эмиссар Гарибальди по-французски, — в полной уверенности, что вы руководитесь теми же мыслями и убеждениями, которые в минувшем году побудили вас заключить союз с Италией, и что вы разделяете глубокое убеждение генерала, что объединение и развитие Германия может совершиться только с объединением Италии, ибо враги у той и другой державы одни и те же.

Граф не сводил своих проницательных и быстрых серых глаз с иностранца, который несколько смутился под влиянием этого холодного взгляда.

— Своими действиями в минувшем году, — сказал граф Бисмарк спокойным тоном, — я доказал, насколько убеждён в том, что новые национальные формы Италии и Германии обусловливают много общих интересов и встречают общих врагов, а моими поступками с того времени, думаю, доказал, что моя точка зрения нисколько не изменилась в этом отношении, хотя не всегда могу признать, чтобы итальянское правительство сохраняло так же постоянно свои мысли.

— Итальянское правительство не есть итальянский народ, граф, — сказал эмиссар, — тем более в настоящую минуту. Теперь при флорентийском дворе преобладает влияние, управляемое из Парижа, которое, по убеждению генерала и всех итальянских патриотов, совершенно противоположно истинным интересам нации.

Граф Бисмарк спокойно и молча наклонил голову. Трудно было сказать, с какой целью он это сделал: для того ли, чтобы выразить своё одобрение сказанным словам, или для того, чтоб показать готовность внимательно слушать дальнейшие речи.

— Ваше сиятельство имеет больше, чем мы, средств следить за нитями европейской политики, — продолжал эмиссар Гарибальди, — и, конечно, не пропустили без внимания очевидный даже для нас факт, а именно, что в настоящую минуту создан план, зародившийся сперва в Зальцбурге и предположенный к исполнению при поездке австрийского императора в Париж, куда также должен приехал и Виктор-Эммануил.

По лицу министра-президента мелькнула лёгкая улыбка; потом он с прежним, почти любопытным выражением обратился к посетителю.

— Дело заключается в том, — продолжал последний, — чтобы посредством вступления Италии в эту комбинацию осуществить франко-австрийский союз, который должен будет противодействовать дальнейшему объединению Германии и вместе с тем усыпить национальное чувство и требования итальянского народа, сделав ему мелкие и недостаточные уступки, дабы отвлечь его от главной цели — поднять национальное знамя на Капитолии. Но такая политика будет для Италии чистым самоубийством, ибо поведёт к тому, что по обеим сторонам Альп останется государственная форма, вечно ведущая к внутренней борьбе, вследствие чего австрийская и французская политика будут иметь возможность оказывать своё разлагающее влияние, которое со временем приведёт к разрушению здания, возведённого при помощи Наполеона, горько раскаивающегося в своём содействии итальянскому объединению и в том, что пассивно смотрел на объединение Германии. Он замолчал.

— Как же думает генерал противодействовать планам, которые, надо признаться, столь же опасны для Германии, как и для Италии?

На лице посла Гарибальди выразилось удивление.

— Действительно, — сказал он, — планы эти задуманы и отчасти уже исполнены, дальнейшее же их исполнение замедляется сопротивлением императора Франца-Иосифа и нерешительностью Ратацци, который опасается сильного взрыва национального негодования и старается задержать его всякого рода мелкими мерами и интригами. У нас есть доказательства, — продолжал он, вынимая из кармана несколько бумаг, — что…

Граф Бисмарк сделал отрицательный жест.

— Мы говорим о случайностях, возможность которых обусловливает обсуждение других случайностей, останемся же при них. По обсуждении этих случайностей мы будем иметь довольно времени для того, чтобы определить, нужно ли вступать в область фактов. Что, по мнению генерала, необходимо подготовить и сделать, чтобы противодействовать предполагаемым планам?

Посетитель скрыл своё удивление при словах министра и, опять спрятав бумаги в карман, продолжал: