Ф. И. О. Три тетради

5. Интересно все же, что когда в 1998 году, уже в Париже, моя мама написала (и опубликовала под названием «Папа, мама и я») небольшие воспоминания о пережитой ею войне, она там семью Медведковых описала, ни о каком дворянстве не упоминая. Она писала, что родилась в Москве в 1934 году, а в 1938 году с папой и мамой переехала в Крым, в Симферополь, куда к тому времени уже переехали из Уфы старшие Медведковы. Дед, Анатолий Васильевич Медведков, пишет мама, спасая семью от преследований, продал в Уфе «поместье с прудом» (так!) и, вместе с другими уфимскими семьями, нашел прибежище в Симферополе, где купил два двухквартирных дома с большим участком земли на окраине города, в начале Феодосийского шоссе. Эти дома, с виноградником и фруктовым садом, я прекрасно помню. Там прошла часть детства. О бабушке, жене Анатолия Васильевича Медведкова, знаю только ее имя: Наталья Автономовна. О ней мама пишет, что она «характер имела властный, но мужа побаивалась». У Анатолия Васильевича и Натальи Автономовны было четверо детей: дочь Вера, замужем за Алексеем Евграфовичем Еварестовым (мама особенно отмечает, как ей в детстве нравилось это имя), и сыновья: Михаил, Леонид и Александр. Средний и, кажется, самый любимый, Леонид, учился в Ленинграде, в Лесотехнической академии. 9 августа 1937 года его арестовали, осудили тройкой при УНКВД, вынесли приговор «враг народа» и 24 августа расстреляли, а родителям написали, что приговорили к десяти годам без права переписки. Младший – дядя Саша – инженер, не бывший на войне инвалид войны: упавшая в их симферопольский двор единственная бомба оторвала ему ногу, и я помню его с протезом, виртуозно водящим машину с ручным управлением по горным крымским серпантинам, способным, подтягиваясь на руках, пересечь пляж, добраться до моря, плавать там быстрее всех с ластами на руках и колоть руками орехи, ибо руки у него были невероятной силы. А Михаил – старший – это мамин папа, мой дедушка. Он родился, как и все остальные, в Уфе (или в Охлибино близ Уфы, как написано в документах о расстреле Леонида), в 1908 году. Двадцатилетним юношей приехал один из Уфы в Москву и поступил на Высшие литературные курсы. Но ушел оттуда, не доучившись. Поступил в Институт имени Плеханова; работал в планово-финансовом отделе какого-то комбината, продолжая постоянно писать.

И тут, в 1932 году, в этом самом отделе, появилась Гитя.

8 апреля

1. Гитя…

«Насчет имени, – писал мой отец в записке, переданной моей матери в роддом, – я объявил открытый конкурс на лучшее женское имя (первая премия – бутылка коньяку). Поступили на конкурс следующие предложения: 1) бабушка – Алла, Элла, Неля, Галя; 2) Сашка (Галкин) и тетя Муся – Марина; 3) мама Иры (Шейманы) – Юля; 4) Лиля – Симона; 5) Цитовские – Гитя; 6) Тала – Оля, Надя, Таня. Других предложений пока нет, но будут поступать».

Номер пять особенный. «Гитя» – имя маминой мамы, а «Цитовские» – это семья Гитиного брата Гриши, маминого дяди. Но «Гитя Цитовская» – не моя «бабушка», то есть да, но не настоящая, даже еще меньше, чем дедушка Нёма. Гитя – это только имя, звук, знак, ее самой давным-давно нет в живых. Моим именем «Гитя» не станет. Ибо имя это еврейское – уменьшительное от Гитель, что означает «добрая», «хорошая»; нельзя же давать ребенку еврейское имя… Да, мать моей мамы была еврейкой: Гитель Карловна Цитовская. Мама – ребенок «от смешанного брака», «полукровка».

За маминым Медведковым скрыт, как Китеж под водой, какой-то далекий Цитов, Циттау, город на пересечении трех границ: прусской, польской и чешской. До германского завоевания, в X веке, это было славянское поселение, отсюда и название – «Житау», жито, означающее рожь. Так что Цитовские, типичный топоним, евреи из Цитау, ржаные люди. Откуда были родители Гити, то есть где они родились, мне неизвестно. Знала я лишь в детстве, что звали их «дедушка Коля и бабушка Лиза». Брата Гити, Григория, звали «Григорием Николаевичем»… Но при этом Гитю почему-то звали «Гитель Карловна». А потом оказалось, что на самом деле «дедушку Колю» звали Екусиль, то есть Екутиэль (надежда Бога). А отца его звали Ессель (это имя является переложением на идиш имени Иосиф).

Совершенно как у Мандельштама в «Египетской марке»:

Шапиро звали «Николай Давыдович». Откуда взялся «Николай», неизвестно, но сочетание его с «Давыдом» нас пленило. Мне представлялось, что «Давыдович», то есть сам Шапиро, кланяется, вобрав голову в плечи, какому-то Николаю и просит у него взаймы.