Ф. И. О. Три тетради

Как отдельный человек, я испытываю большую радость от идеи повторения, (воз)вращения, хождения по кругу, в идеале – по спирали. Да, единственное время, в котором я могу существовать, испытывая удовлетворение, это время циклическое. Сегодня не зачеркивает вчера; это не подставка под завтра, которое никогда не наступит. Сегодня – сей день. Этот. Все, что с человеком бывает, происходит сегодня. Это восточное, мифологическое сегодня растяжимо, бесконечно. Вместо «купить-продать-сдать-распорядиться» лозунгом в нем является «родиться-умереть-воскреснуть». И так ежедневно. Великая цикличность, которую понимали древние греки, понимают индусы Вед и Упанишад, которую пытались вернуть Западу Шопенгауэр, Ницше и Шпенглер. Пытались, но едва ли преуспели. Потому что в цикле невозможно «преуспеть». Чем скорее бежишь по кругу, тем сильнее опаздываешь. Кто не успел, тот опоздал. А я и хочу опоздать. Весь этот мой текст о том, как опоздать. Как повернуть время вспять. Как вернуть жизнь мертвым.

25 апреля

1. В структурной лингвистике (например, в работах Пьер-Андре Тагиеффа) имя собственное определяется, во-первых, отсутствием множественного числа, а во-вторых, асемантичностью. Оно является личностным индикатором, по принципу называния целого по части. Но по другим теориям, такая часть является не а-, а гиперсемантичной, поскольку выражает совокупность специальных качеств своего носителя, и в этом смысле имя «собственное» является метафорой личности. Что отсылает нас к алетической функции имен (то есть имеющей отношение к правде) в мифологическом дискурсе, в котором имя (nomen) становится знаком (omen). Имя собственное (как микромодель личности) является привилегированным предметом перформативных практик. Отсюда, пишет Тагиефф, «двойная серия трудностей, образующих замкнутый круг». Вкратце этот круг можно описать так: если мы решим, что имена собственные ничего не значат, то тут же всплывает их крайняя значимость; а если решить, что они «означают» личность, то вылезет их пустота. Короче, семантика имени собственного невозможна, ибо имя всегда либо больше, либо меньше себя самого.

Проблема: включать ли имена собственные в словари?

2. Вот Гай Юлий Цезарь Август Германик по прозвищу Калигула – сандалька. У Светония: «Его прозвище Калигула происходило от солдатской шутки, потому что он вырос среди солдат и носил их одежду». Так что это не просто «сандалетка», а специфически солдатская, как бы мы прозвали кого-нибудь «портянкой». И дальше у Светония: «Это солдатское воспитание дало ему впоследствии много власти над войсками». Эта фраза могла бы быть цитатой как из Библии, так и из сотой главы Тристрама Шенди.

– Тис… Трис… тра-та-тус, – прокричала Сюзанна.

– Нет другого христианского имени, начинающегося на Трис, как только Тристрам, – сказал священник.

– Значит, Тристрамгистус, – сказала Сюзанна.

– Там нет гистуса, дурища, это мое собственное имя, – ответил священник, погружая при этом руку в купель. – Тристрам, – сказал он, и т. д., и т. п.

Так был я назван Тристрамом, и Тристрамом буду пребывать до дня моей смерти.

3. Вот так, случайно и даже по ошибке, но зато на всю жизнь и даже после нее. Что тут своего, собственного? Только одно: абсурд и нелепость.

Только вот ведь: имя нелепо, но и все остальное не менее.

В этом сопряжении асемантизма с гиперсемантизмом имя собственное взрывает все системы языковых классификаций. Это я снова читаю Тагиеффа. Но дальше у него подход более практический. Как составлять корпусы, как работать с ономастикой и топонимикой; как анализировать профессиональные фамилии, социально-классовые фамилии… От чтения подобной специальной литературы я засыпаю, а просыпаюсь с чувством, что имя собственное вообще не слово, а только словом прикидывается, подобно тому, как ноль не есть цифра, а соль не есть пища. Некоторые даже думают, что наличие собственных имен в языке подтверждает величие языка (любого), ибо на языке все может быть сказано, даже то, что не может.