Ф. И. О. Три тетради

Этот рассказ об осле поражает Аглаю (чье имя значит Блеск; у греков она одна из Харит, или, по-другому, одна из трех Граций, наполняющих жизнь). Она от князя заражается сочувствием к живому; князь – ее осел.

При этом все начало «Идиота»: рассказ о смерти, об убийстве, о том, что чувствует осужденный на казнь, которого помиловали в последнюю минуту. Вот оно – определение жизни – отсроченная казнь. Но лишь тот, кто был осужден, об этом знает. Князь знает смерть (болезнь, чужое), но он знает и воскрешение (осел). Князь лев-мышь, он же жизнь-смерть. Он говорит: такого никогда не случается, чтобы в последнюю минуту смертника помиловали. А потом рассказывает о таком именно случае, причем ведет рассказ об этом с «той» стороны, то есть оттуда, откуда мы жизнь никогда не видим (как если бы она текла в обратную сторону). А «оттуда» жизнь видится так: живет человек, он – это он, а через три минуты будет он повешен и станет – ничто. Так что Никто (на фоне ничто) – это уже великий подарок. Никто – есть, а ничто – нет. А как же никто превращается в ничто?

Дальше идет нечто совсем уж невозможное. Это уже не литература, а что-то совсем несусветное. Князь описывает «уникальный опыт»: последние предсмертные минуты. Сначала смертник приходит в ярость, восстает против смерти, но как? Через смерть! В ярости, с веревкой на шее, он мечтает о самоубийстве. О том, чтобы поскорей уже. О том, как отомстить жизни по своему велению и хотению: мол не больно и хотелось. А потом вдруг: нет, не хочу умирать. Хочу жить, «еще бы минуточку».

Аглая спрашивает: так что ж, если вам эту минуту дадут, вы умнее всех ее проживете?

Князь: да-нет, нет-да… недаром он лев-мышь. Собственно, «быть или не быть» о том же самом. То есть о том, что выбрать. Какое себе поставить зеркало, чтобы в нем отразиться? Именно жизнь как такое зеркало или смерть. Ведь смотрясь в зеркало, мы всегда видим то, что там уже есть (что мы заведомо выбрали); ибо мы приближаемся к зеркалу с определенным (принятым заранее) лицом. Зеркалом может стать что угодно. Например, осел: целительный образ жизни. Или картина: например, «Мертвый Христос» Гольбейна для Рогожина (знающегося со староверами, да и кладбище их в Москве у Рогожской, именно, заставы). Зеркалом для человека может стать другой человек: как красавица Настасья Филипповна Барашкова становится им для князя. Вот откуда «красота спасет ли мир?» (в виде вопроса). Что будет, если человек выберет себе зеркалом красоту? А если жизнь с красотой смешать и из этого миру зеркало соорудить.

2. С тех пор как лазерные сканеры (magnetic resonance imagine) просветили живое, с тех пор как появилась возможность заглянуть не только в мертвое, но и в живое тело, в реальном времени, нейронауки взорвали наше представление о человеке. Одним из самых потрясающих, на мой взгляд, стало открытие зеркальных нейронов. Хотя если бы внимательно прочитали рассказ князя про осла, то и открывать ничего не нужно было бы. ХХ век завершился «десятилетием мозга», вслед за которым, в первое десятилетие XXI века, нейронауки объяснили целые области человеческого поведения и деятельности, в частности творческой, построенной на принципе подражания, то есть именно зеркала. Замечательный английский историк искусства, ученик Гомбриха, Джон Онайенс, даже создал специальную науку и придумал ей название Neuroarthistory. Так он назвал свою книжку, вышедшую в 2007 году. Во введении к этой книге Онайенс писал о том, что обращение к биологии как науке о жизни поставило крест на структурализме, который никогда не смог выйти за грань текстового поля, то есть за грань «значащего». Структуралисты не знают, что делать с тем, что условно и сокращенно мы здесь называем «жизнью». Структурализм как основа гуманитарного знания вел к полному отказу от «человеческой природы» (в пользу культуры, среды и т. д.). А исследование мозга, как звериного, так и человеческого, мозга как ткани, как комплекса нервных клеток – нейронов, показало, «что наши ментальные ресурсы обладают теми же витальными качествами, что и вся вообще органическая жизнь». С возрастом и опытом, обмениваясь «идеями» с другими живыми существами, мы наращиваем количество связей между нейронами; если какие-то связи не запрашиваются, они отмирают; на их месте возникают другие. Наш мозг постоянно находится в процессе изменения. Он обладает гигантской гибкостью. (Одно из любимых слов моей мамы, высшей похвалой кому-то, было выражение «гибкий ум».)

Конечно, на волне энтузиазма, когда вдруг все стало понятно «из мозга», появилось много наивного и ненужного, в частности в области эстетики, вторгшись в которую наука принялась с большими трудами и затратами доказывать то, что и так все знали.