Тьма обратилась в вихрь, Митя стремительно понесся вперед и… грянулся с невероятной, запредельной высоты… А может, вылетел из-под земли, будто его выплюнуло?
Мрак раздернуло перед глазами, как театральный занавес. Митя взвыл от острой боли в ладонях и коленках… и уставился прямо в мертвые глазницы черепа, в одной из которых торчала шейная булавка.
— А-аххх! — протяжно выдохнул он. — За такое… положена хоть какая-то награда!
Митя прислушался к себе, вспоминая рассказы кузенов о силе, которая приходит один-единственный раз. И понял, что те вовсе не преувеличивали. Наоборот, еще и недоговаривали. Что ж, очень своевременно вышло. Более чем.
Митя криво усмехнулся… и пальцы его сомкнулись на булавочном навершии в виде то ли серпа, то ли полумесяца.
Бабах! Он с грохотом захлопнул дверь в дом, наскоро чиркнув по косяку булавкой — и деревянную створку будто приварило к косяку. Никто больше отсюда не выйдет.
Зажимая посеребренное острие меж пальцами, на манер кастета, Митя кинулся на войско мертвецов.
Удар! Кулак врезался в мертвяка, и тот вспыхнул черным дымным факелом, мгновенно осыпавшись горстью пыли. Единственное, чего он не любил, гостя у Белозерских, это когда кузены втягивали его в свои учебные схватки. Но у них разве откажешься! Армейцы, грубые люди… Удар, удар, удар! Слитным движением Митя пробил «тройку» — таким ударом кузен, что на границе с Австрийской империей служит, трансильванских упырей останавливал. А уж троица обычных мертвяков только жалобно хрупнула и осыпалась кучкой костей. Митя то ли шумно выдохнул, то ли хрипло рассмеялся — он и сам не понял, что за звук вырвался из его груди. И помчался к воротам, раздавая тычки и удары. Непобедимое войско мертвецов стало напоминать костяшки домино — они сыпались один за другим, исчезая, превращаясь в пыль и прах. Под ногами захрустели кости…
— Это шо ж… Ты шо робышь, гаденыш? — заорал Бабайко, в изумлении глядя на фонтаны праха и разлетающихся костей, отмечающих путь мальчишки в изодранном сюртуке. Навьи не знают страха, но… вот мальчишка навис над скособоченным скелетом — и тот присел, в ужасе закрываясь костяными руками и не смея ни сопротивляться, ни бежать.
Бабайко посмотрел на просеку в недавно плотных рядах мертвецов. Посмотрел за ограду, откуда снова неслись крики — на сей раз не ужаса, а скорее бешеного боевого азарта. У самого забора послышался свист боевой секиры, а потом над оградой взметнулась уцелевшая ручища паро-бота и резко рухнула вниз.
— Holesdir![1] — проорал герр Лемке.
Нескончаемый поток мертвецов больше не лился из ворот, а с оcтавшимися старший Меркулов со товарищи, сдается, справляются…
— Они ж зараз сюды ворвутся, батько! — вдруг отчаянно закричал старший сын Бабайко, дергая отца за край рубахи.
Лицо Бабайко исказилось — на нем мелькнули попеременно неуверенность, страх, ненависть, снова страх… и жуткая, лютая решимость.
— Думаете, з Петербурхов понаехали, и зможете победить Бабайко? Я тут хозяин!
Он выдернул из-за голенища короткий засапожный нож…
Митя разнес в прах очередного мертвяка и коротко усмехнулся — и вот с этим шильцем господин Бабайко рассчитывает остановить его? Или отца?
Но Бабайко всадил нож в шею собственного сына.
Коротко булькнула хлынувшая из раны кровь. Мужик вскинул руки, хватаясь за торчащую над ключицей рукоять ножа. Он еще успел обернуться и глянуть в лицо собственному отцу, прежде чем рухнул наземь, и вокруг него медленно начало расплываться кровавое пятно.
«Не у меня самые большие проблемы с родителем!» — только и смог подумать Митя.
Остальные трое домочадцев Бабайко шарахнулись прочь, в ужасе глядя на лавочника в шитой рубахе и шевиотовом пиджаке, ставшем вдруг страшным как тот самый бабайка, что караулит детишек под кроватями.
Пальцы Бабайко скрючились, как когти:
— Нате вам! — проорал он. — Плоть и кровь свою отдаю! Пейте! Только убейте его! — Он ткнул коротким волосатым пальцем в Митю. — Убейте!
Родная кровь… Высшая жертва… Но кому? Не мертвякам же!
«Тому, кто этих мертвецов поднял!» — пришла мысль, странно спокойная для впервые шевельнувшегося в душе ледяного ужаса.
[1] Получай! (нем.)
Глава 44. Последняя искра
— Пришли навы зубатые за малыми ребятами… — уже знакомый шепот детских голосов зашелестел по подворью.
Солнечный свет вдруг пригас, точно подернувшись пеплом, вокруг заплясали серые тени.
Выломанные мертвецами ворота взлетели в воздух. Словно подхваченные невидимой рукой тяжеленные створки встали в пустой проем, и зазор между ними с треском схлопнулся, будто, лязгнув зубами, захлопнулась жадная пасть. Половинка попавшего меж створками скелета свалилась на двор и задергалась, по-насекомьи перебирая костяными конечностями.
Из-за забора донесся крик:
— Митя! Там остался Митя! — и что-то с грохотом обрушилось на ворота. Створки даже не качнулись.
Лапища паро-бота появилась над забором, зацепилась ковшом за край…