Фабрика мертвецов

Забор рванул вверх. Ленты серого марева покачивались, как водоросли в воде, и тянулись все выше… выше… Доносящиеся из-за забора звуки отсекло как взмахом ножа… От навалившейся тишины остро заболели уши. Митя провел ладонью по щеке и с удивлением уставился на покрытые кровью пальцы. Мир исчез, осталось лишь дымное кольцо стен да пятно ярко-голубого неба над головой.

Митю прохватило холодом, таким леденящим, что казалось — прикоснись сейчас к уху, и оно отвалится розово-голубой льдинкой. Они возникли рядом: те двое, мальчик и девочка. Все то же странное сочетание простецких курносых носов с пухлыми, как у чернокожих арапов, губами, и окутывающее нескладные детские фигурки свечение, мерцающее в сгущающемся вокруг сером сумраке. Их головы прижимались виском к виску, и если бы не неподвижные, чеканно-невозмутимые лица, казалось бы, что детишки смотрят с любопытством.

— Жрите его! Жрите, навьи твари! — взвизгнул от колодца Бабайко — голос его доносился приглушенно, как через подушку.

Детишки медленно развернулись — как в танце, по-прежнему соприкасаясь склоненными головами. Лавочник судорожно заперхал, точно пытаясь вырвать вдавленный в горло кляп. Дети так же медленно повернулись к Мите, и от пристальных взглядов сквозь зашитые веки у него волосы на голове шевельнулись.

— Чужой… чужой-чужой-чужой… — прошелестели тонкие голоса. Губы детишек не двигались, но шепот сочился, точно дождевая взвесь пропитывая воздух. — Здесь-здесь-здесь…

— Что, стишки закончились? — Митя оскалился не хуже навов. — Почитали бы что-нибудь новенькое, господина Тютчева, к примеру, из посвященного Моранычам: «В крови до пят, мы бьемся с мертвецами, воскресшими для новых похорон». — И не дожидаясь ответа, ринулся на них. — И я вас похороню! Чтоб не смели тянуть свои плебейские ручонки к владениям моей Бабушки!

Митя с размаху всадил посеребренную булавку в лунное мерцание вокруг детских фигурок…

И отлетел прочь, чуть не свалившись в открытый колодец. Уцепился за сруб, стремительно повернулся.

— Это наши владения! — отлетевшие друг от друга, словно подхваченные ветром листья, детишки притянулись обратно, как сжимается пружина. Висок снова прижался к виску. — Она не смеет сюда лезть. Тут все наше! Наши люди! Наша земля! Наше-наше-наше… Кто с нами не жил, кто нам не служил, тех закусаем-закусаем-закусаем!

Чудовищный визг располосовал воздух. Сквозь кровавую пелену в глазах Митя успел увидеть несущиеся на него прозрачные лица и отчаянно полоснул булавкой.

От звенящего вопля взрывалась голова. Бледные детские лица завертелись сплошной каруселью, и Митя сделал единственное, что оставалось — бросился вперед. Прыжок! Посеребренное лезвие чиркнуло поперек лица девочки… Глубокая черная борозда развалила ей щеку надвое, и точно такая же рана мгновенно перепахала щеку мальчишке.

Они завизжали вместе, разом, в один голос, так что Митя схватился за голову, чувствуя, что кости черепа не выдержат этого вопля.

Тело убитого Бабайко сына содрогнулось и начало медленно приподниматься, точно его тащила за шиворот невидимая рука. Покойник рывками, как марионетка, поднял руки, неловко ухватился за торчащий над ключицей нож и выдернул его. Густая темная кровь потекла из раны медлительной струей, прямо в воздухе скручиваясь в тонкий темно-бордовый жгут, — и этот жгут потянулся к парочке жутких детишек, точно к месту, где их головы соприкасались висками. Жгут запульсировал, гоня темную кровь, как шланг в автоматоне.

Раны на щеках детишек закрылись, как и не было, и тут же взвыл ветер. Завертелся в ограде, колотясь об стены как попавший в ловушку зверь, подхватил кости мертвяков и кинул их в Митю. Тот уклонился от летящей навстречу решетки ребер, увернулся от черепа… и получил по лицу толстой бедренной костью — острый обломок вспорол ему щеку. Сквозь вихрь донесся мстительный двухголосый хохот. Вынырнувший из вихря гибкий костяк оплел ноги, дернул… Митя плашмя рухнул наземь и стал погружаться в утоптанную землю как в болото.

«Что это… Что? — отчаянно метались мысли. — Ветер… Земля… Для такого нужен хоть один Стрибожич… и Симарглыч… и Даныч-водник…»

Митя яростно рванулся, пытаясь выдернуть из чавкающей жижи вязнущие ладони, но стало только хуже. Новоявленное болото с жадным причмокиванием засасывало его. Черная жижа вскипела у самого лица и начала неумолимо подниматься.

Тела… Скелеты, обломки, останки — единственное, к чему он может обратиться! Живой мир стоит на смерти: людских костях, ушедших в землю так глубоко, что и не найти, легших в нее так давно, что и не вспомнить. Но дозваться… дозваться можно, если ты, конечно… Неважно. Не делал никогда, но сейчас должно получиться. Митя напрягся: сейчас, вот сейчас… Словно плот в бурном море, древние кости и прах всплывут сквозь растекающуюся в болото землю и поднимут его над чавкающей трясиной…

Всплыли. Два скелета — от одного лишь торс с руками, другой с одной ногой, но без головы, — подтянувшись, выбрались из земли… и навалились на Митю, вдавливая его в булькающую жижу. Перемешанная с водой земля хлынула ему в горло.