Фабрика мертвецов

– Напрасно влезли, говорю, – прогудел поручик, а от его буравящего взгляда хотелось потереть затылок, а еще более – поднять автоматон на задние ноги и выкинуть Петра из седла. – Вы с батюшкой у нас люди новые, иначе знали бы: раньше… позже… А только Шабельские всегда получают то, что хотят. Есть у нас свои… способы, с которыми даже Кровным не сладить. А вы ведь и не Кровный, верно? Так только, с Кровной Родней, – равнодушно добавил он, и от этого уверенного равнодушия Мите вдруг стало не по себе.

Воцарилось молчание, разбиваемое только стрекотом и лязгом автоматонов.

– Вот и деревня! – обернулась Зинаида.

Деревня была мертвой.

Глава 17 Деревенское радушие

Дзонг-дзон-дзонг… – позванивали копыта пароконя. Клац-клац-клац… – парокот ступал почти бесшумно, лишь легкое клацанье слышалось, когда стальные когти погружались в плотно утоптанную землю деревенской улочки. Дыр-дыр-дыр… – от паротелеги было больше всего шуму: она фырчала, как простуженный еж, и дрожала, будто насмерть перепуганная, еще и подпрыгивала на каждой колдобине. Автоматоны въехали в узенькую немощеную улочку, по-змеиному вьющуюся меж плетеными заборчиками. За ними в обрамлении ярко-желтых подсолнухов сияли на солнце выбеленные хаты под золотистыми соломенными крышами… и совсем уж нестерпимо сверкали широкие полоски соли, зачем-то опоясывающие каждый беленый домик.

Митя невольно крякнул: с учетом цен на соль тут, пожалуй, просыпано целое состояние! Он знал лишь одну ситуацию, при которой простые люди шли на эдакие траты.

Деревенька казалась написанным ученической рукой пейзажем: яркие до боли краски… и ни одной человеческой фигуры, оживить композицию. Ни ребенка, выскочившего на улицу, чтоб подивиться на автоматоны. Ни старухи, выглядывающей из-за плетня, ни любопытной молодки, высунувшейся в окошко. Только маленькая фигурка промелькнула на другом конце улицы – взвился край пестрой юбки, яркая лента, и девчонка исчезла.

– Они что здесь, все умерли? – Митя покосился на соляные полосы и кончиками пальцев невольно огладил прячущийся под манжетой посеребренный клинок.

– Остап Степанович здешнее быдло в строгости держит, – со смесью удовольствия и зависти процедил поручик. – Безделья не любит.

«И собак», – подумал Митя, внимательно разглядывая с высоты пароконя очередную конуру за плетнем, как и предыдущие, пустую. Рядом валялась цепь с ошейником, уже изрядно проржавевшая. В сочетании с солью вокруг домов и тревожно-алыми кольцами маков у каждого плетня это наводило на размышления. А ведь он уже слыхал про некоего Остапа Степановича.

– И зачем мы сюда приехали? – насмешливо поинтересовался младший Шабельский.

«Затем, чтоб госпожу Штольц увидали в большой компании, да на одном автоматоне не с Петром, а с Зинаидой Шабельской, и могли рассказать об этом мужу», – мысленно усмехнулся Митя.

– Я… ужасно хочу пить! – нервно теребя манжет кремового платья, пролепетала Анна.

– Полагаю, кофейни или кондитерской с открытой террасой, где можно выпить прохладительного, здесь нет? – вздохнул Митя. («Не стоит глядеть на меня как на умалишенного, господа и дамы. Я же сам сказал „полагаю – нет”».)

– Без кофейни обойдемся. – Поручик перевесился из седла пароконя и дотянулся хлыстом до ближайшей ставни. – Эй, есть кто в доме? Принесите попить!

Из-за ставни раздался долгий, протяжный стон, исполненный такой муки, что даже хлыст в руках у Шабельского дрогнул. Послышался мелкий, вороватый топоток, быстрый придушенный шепот… и снова тишина.

– Открывайте! Что там у вас происходит?! – возвысил голос поручик.

Митя передернул плечами: он вовсе не был уверен, что хочет это выяснять. А то ведь и меры принимать придется, не сможет же он просто взять и уехать? Или… сможет? Это было бы разумно…

На крыльцо выскочила крепко сбитая тетка, в руках у нее была какая-то посудина. Наскоро поклонилась:

– Та ничого, панычи, бабуня там моя старенька, хворает, а шо ж, старость – не радость, ось, допомогала панночке-ведьме бабусю отваром напоить, а вы, панычи, небось, пить хочете? Як, вгадала так вгадала? А ось вам молочка! – И рассиявшаяся от собственной догадливости, как красное солнышко, тетка подняла на вытянутых руках… фарфоровую сине-голубую ночную вазу с золотым вензелем – тем же самым, что красовался над воротами их с отцом новой усадьбы. До краев наполненную молоком.

Молчание накрыло собравшуюся у плетня компанию – кажется, даже автоматоны притихли.

– Мисочка гарненька, самая панская, да молочко солоденьке – с утра доила! Не побрезгуйте! – Тетка поднялась на носочки, пытаясь всучить ночной горшок прямиком Мите в руки.

– Я… пожалуй, все же… побрезгую, – шарахнулся Митя.

– Сперва держите народ в невежестве, а потом брезгуете! – вдруг зло процедил Ингвар и повернулся к тетке: – Оксана! Сколько еще объяснять: ведьм не бы-ва-ет! Это всего лишь Ammenmӓrchen… бабушкины сказки! Вашей бабушке они не помогут! Вы взрослая, разумная женщина: вызвали бы целителя! Одно наложение рук – и бабушка здорова, а вы вместо этого позволяете каким-то шарлатанкам… обманщицам… заваривать сорняки!