Фабрика мертвецов

– Автоматонов своих на дворе залышайте. У меня тут и веревочки малой не пропадет, не то шо паровички ваши, – чуть не над самым ухом тарахтел хозяин. – Тарас! Швыдче, ледаще! На, ось ключ от погреба… Квасу пущай принесут, молока, заедок каких… Да смотри у меня! Проверю, чтоб себе лишку не взяли. У меня, панычи, всё строго: всё под замком, каждая дверь в доме. Замки самолучшие, немецкие, специально мастера с города вызывал. Ввечеру кожную самолично запираю, а ключи на пояс, чтоб, значится, не лазали куды не положено. Ось давеча на три дни уезжал – припасов своим лоботрясам выдал, горницу им ихнюю отпертой оставил, шоб ночевать было где, а кухни, погреба, лавочку, усё – под замок! Токмо так может быть порядок.

– Давайте об этом после, Остап Степанович! – раздался плачущий голос Анны. – Надо его усадить.

– Сюды, пид вишню, тут попрохладнее будет…

Митю усадили на лавку, перед глазами появилось что-то бело-розовое, блестящее… наконец он понял, что это чашка с водой, и, вцепившись в нее обеими руками, с жадностью сделал глоток.

– Чегой-то вам поплохело, панычу? – Физиономия хозяина истекала сочувствием, хоть ту же чашку подставляй. – Може, сголоднилы? Курочку резать прикажете?

– Есть мы у вас не будем! – немедленно заявил Ингвар, словно уже умирал с голоду, но горделиво отказывался принять от Бабайко и крошки хлеба. Ну и куска курицы. – Господину петербургскому щеголю не в первый раз дурно.

«Ах ты ж…» – Митя отставил чашку. Слабости своей этому наглому плебею он больше не покажет!

– За себя говорите, молодой господин Штольц! – Поручик основательно уселся за столик под вишней и потянул к себе жбан с квасом. – Я не собираюсь обижать любезного хозяина отказом.

– Ингвар, вы ведете себя отвратительно! – возмутилась Анна Владимировна. – Надо было подумать, что Митя с дороги, и эта неустроенность их имения… Господин Бабайко, Митя – сын Аркадия Валерьяновича Меркулова, нового хозяина заброшенного имения.

– Я веду себя отвратительно? Какая подлость… – начал было Ингвар, но его голос потонул в вопле хозяина дома:

– Че-е-его? – во всю глотку рявкнул Бабайко, и его физиономия опять нависла над Митей, только сейчас она вовсе не была сочувствующей. – Это как это? Мне то имение в губернской управе твердо было обещано… Не могли его никому, окромя меня, продать!

– Не все в губернской управе решается, Остап Степанович. – В голосе Ады звучало острое злорадство. – Митиному батюшке имение государь подарил. За заслуги на полицейском поприще.

– Полиц… – начал Остап Степанович и с размаху хлопнулся на скамейку по другую сторону деревянного стола под зреющими вишнями. – Новые хозяева, выходит… Полицейские, выходит… – Его глаза забегали туда-сюда, как у крысы, выглядывающей, в какую нору нырнуть. Похоже, сейчас он сообразил, и зачем тут был Юхим, и какую весть сторож так спешил ему передать.

– Полицейский – только батюшка, – невинно уточнил Митя, с интересом разглядывая поданную ему чашку: на бело-голубом боку золотом красовался уже знакомый вензель старых хозяев их нынешнего поместья. Смотреть на ошеломленного лавочника было так забавно, что даже дурнота отпустила, да и вонь хотя и не исчезла вовсе, но словно бы отползла – и затаилась, как бешеная, но хитрая псина, готовая в любой момент вцепиться в горло неосторожному прохожему.

– Надо ж, всего на три дня по делам отъехал… а тут такие новости, – бормотал Остап Степанович и, вдруг сообразив, почему Митя с таким интересом изучает чашку, выдернул жбан из рук поручика, так что квас выплеснулся тому на мундир. Дрожащими руками налил в другую кружку – толстостенную, расписанную грубыми цветочными узорами. – Кваску, паныч, не угодно ли?

– Благодарю… Воды достаточно. – Митя аккуратно увел предательскую чашку в сторону от жадно протянутых рук хозяина.

– Вода у меня особенная, колодец копать анженера с городу выкликали – с самой страшенной глубины воду поднял, ни у кого такого нет, – продолжал бормотать Остап Степанович, норовя вновь дотянуться до чашки. Митя словно невзначай переставил ту на другую сторону – пальцы Бабайко схватили воздух. – Надоть вам одразу было до меня ехать, а не по деревне вештаться: сынка-от нового полицмейстера ублажить – самое милое дело!

Ингвар одарил Митю таким презрительно-негодующим взглядом, будто тот сам требовал от Бабайко «ублажения». Петр неожиданно скривился тоже, но, кажется, в его гримасе было больше зависти.

– Мой отец не полицмейстер, – процедил Митя, от злости даже замешкавшись убрать чашку от рук Бабайко. – Он начальник нового губернского департамента полиции! В прямом подчинении министру внутренних дел!

– Ты дывы, яка цаца! – Обрадованный лавочник прижал чашку к груди как родную. – От и правильно, полиция – первейшее дело, покы мужик у нас вовсе не изнахалился, как у немцев ал и шведов каких!

– Чем вас не устраивают немцы? – немедля бросился в бой Ингвар.

– А тем, что у них простой мужик – а мнит об себе, нибы он така ж сама людына, як и пан або купец какой! – отрезал хозяин дома.

Поручик одобрительно хмыкнул и многозначительно покосился на Ингвара.