Фабрика мертвецов

– Ничого не сорняки, гарни травки: на заре собраны, на росах стояны. На тех травках бабуня третий год живет, и ничего, слава Господу, Предкам да панночке-ведьме. А на целителя звидки ж у нас гроши, панычу Ингвар? Целители – паны поважни, самой Живы-Матиньки внуки. Они инших панов пользуют, а не старых бабок по деревенским хатам.

– Брат говорил с вашими же, деревенскими земскими гласными, что готов способствовать созданию земской больничной палаты, чтоб уездный целитель наведывался раз в месяц! – Ингвар привстал на облучке паротелеги, впалые щеки вспыхнули горячечным румянцем. – А вы что: молчали да на Остапа Степановича косились?

– На кого ж им ще коситься, паныч Штольц? – вместе с перестуком подков в мягкой пыли и скрипом колес послышался насмешливый мужской голос. – Хиба на вас, такого молодого да образованного?

Митя смотрел, как улыбка сползает с лица бабы… и она складывается в поклоне настолько глубоком, что молоко из горшка плеснуло наземь:

– Выбачайте… Не хотела панам надокучать… Токмо допомогты… Бо жара ж… та нема никого на деревне… – сгибаясь в поклонах, будто в спине у нее пружина, баба бормотала и пятилась. Так, спиной вперед, взобралась обратно на крыльцо, поклонилась еще разок и метнулась в хату, с треском захлопнув дверь.

В круп Митиного автоматона уперлась понурой башкой лошаденка, запряженная в старенькие дрожки. В правящем лошаденкой мужике не было ничего ужасного, разве что странное. В том, что он именно мужицкого сословия, сомнений не оставалось: одни сапоги, от которых несло смазкой из прогорклого сала, чего стоили! Обтянутое шитой рубахой круглое пузцо свисало над ремнем штанов добротного касторового сукна. А вот физиономия под картузом была исполнена совершенно не мужичьей властности. Маленькие глазки, теряющиеся в складках щек, глядели проницательно и цепко.

– Що ж вы мне, паны ясные, деревенских пужаете? – весело спросил пришелец.

– Пока вы не появились, никто не боялся! – вдруг неприлично громко отчеканила Ада; глаза ее воинственно поблескивали из-под очков.

– И вам не хворать, панночка Шабельская! – ласково прищурился в ответ мужик. – Как шановный батюшка поживать изволит?

Митя поглядел на Аду осуждающе: на уловку та попалась сразу же. Позабыв, что сам мужик не поклонился юной дворянке, как ему по его мужицкому состоянию положено, она смутилась чуть не до слез:

– Спасибо, все хорошо. Здравствуйте, Остап Степанович…

Провинция, простота нравов…

– А езжайте-ка за мной, паны ясные! – все так же весело скомандовал мужичок и звучно щелкнул вожжами. Заморенная его кобылка вздрогнула и понуро поволокла дрожки вдоль улицы, и господа на автоматонах покорно последовали за ней.

Пожалуй, даже излишняя простота…

Отрываться от остальных Митя не стал, неспешно направив коня за паротелегой Ингвара. Дверь оставленной ими хаты приоткрылась, и на крыльцо выглянула курносая девочка лет двенадцати в крестьянской одежде и с блеклой лентой в косице мышиного цвета. С неприятной задумчивостью поглядела Мите вслед. Руки, словно затянутые в красные перчатки, она держала на отлете. Если бы кто удосужился присмотреться, то сразу понял бы, что никакие то не перчатки – руки девочки были покрыты свежей кровью. А обернись сам Митя – он бы девчонку узнал.

Но Митя не обернулся.

«Это, стало быть, и есть Остап Степанович, что оставил сторожа Юхима с дряхлым паропсом в имении. Которому наше появление не понравится», – думал он, не отрывая взгляда от мужика. Местный претендент на имение восседал на дрожках с видом китайского божка в кумирне: улыбчивый, исполненный чувства собственной значимости, толстый. А вот лошадку его подкормить бы…

Деревенская улочка закончилась, и Митя едва не рванул рукоятки автоматона, настолько сильно его поразило увиденное. Речушка, сдается, та самая, которую они с отцом форсировали вброд, добираясь до имения, здесь разливалась настолько широко, что по ней уже сновали длинные, похожие на селедки грузовые баржи. Одна такая стояла у деревянного причала, и артель мужиков грузила на нее кирпич – над баржей висело густое облако охряной пыли. Насколько хватало глаз, берег был заставлен штабелями товара – то под наскоро сколоченными навесами, то просто прикрытыми рогожами. Навряд ли в таких условиях хранили какую-нибудь… брюкву. Или что здесь выращивают.

Дрожки переехали колею, накатанную колесами паротелег. Не одной, многих.

«Теперь я знаю, куда ехали те телеги. – Митя поглядел на жирный складчатый затылок Остапа Степановича почти с умилением. – Узнать бы еще откуда. И почему их следы запутаны. И кто их запутал. Хотя… А зачем мне? С папенькой посоперничать хочу? Еще недоставало!» Неожиданная мысль озадачила его настолько, что он даже перестал оглядывать окрестности. И впрямь, что за странный интерес – не все ли ему равно, какими делишками ворочает местный богатей? Даже если они как-то связаны с имением, пусть отец разбирается.

Грузчики при виде Остапа Степановича застыли как окаменевшие, а потом начали торопливо сгибаться в поклонах:

– Здравия желаем, хозяин…