Фабрика мертвецов

– Ось вы изволили буваты по заграницам, панычу?

Митя помрачнел: прошлогодней поездки с отцом в Германию он бы тому и сейчас не простил – если б с тех пор не накопилось новых обид. Все его тогдашние мечты о знакомствах с кровными потомками Локи, Хеймдаля и Фрейи в берлинских светских салонах (может, даже с любимым потомком Одина – самим кайзером Вильгельмом!) обернулись отцовскими беседами с воняющими пивом начальниками участков, полицейскими и многочасовыми бдениями над картотеками преступников. А на встречу с кайзером отец пошел сам! Сказал: детям там нечего делать!

– Не бывали? Ничого, побываете ще, какие ваши годы! – Лавочник снисходительно покивал Мите. – Я вот кажинный год езжу по свинскому делу… Насчет щетины свиной. И шо там робыться – це ж страх! Кожинный праздник одевают спинжаки… нибы и не мужики, а паны якись! Секиры эти свои… ну нибы-то топоры, от як у Свенельда Карловича, за спиной подвяжут, мадаму под ручку – и ну по трактирам бузить! Своими глазами бачил, як один такой на стол взобрался и давай хаять: и правительство, и купцов, и кого попало! А другие ему орут да секирами в пол стукают – одобряют, значит! А полиция токмо смотрит и никакой управы на них не имеет: кажуть, що они того… вольные дружинники, ци, як их…

– Хирдманны, – глядя на лавочника исподлобья, процедил Ингвар.

– У нас-то за таковые дела в ухо мужику залепишь али пана урядника покличешь, щоб прописал неразумным на съезжей для успокоения… Так ведь знаходятся канальи, прям в глаза объявляют, что их-де бить нельзя, грамотные оне! И на то государя императора воля есть!

– Правильно говорят! Вот спросите Митю, он разбирается! Я и домочадцев ваших на уроки приглашаю. В торговом деле грамота нужна… чтоб хоть вывеску правильно написать, – явственно намекая на надпись у входа в лавку, ехидно предложила Ада.

– Благодарствую. Мне хватает, а домочадцам моим и вовсе без надобности – их дело волю мою сполнять. – Остап Степанович обидчиво поджал губы. – Я, ясная панночка, государям нашим не указчик, а токмо мужика бить треба. Ибо есть он быдло, а скотина, якщо небитая, так обленится да изнахалится, шо и власть предержащих почитать перестанет. Тому, якщо грамотных и впрямь бить нельзя, так звыняйте, учебу я вам тут учинять не дам.

– Вы лишаете деревенских образования, а потом они у вас… в ведьм верят! – порохом вспыхнул Ингвар. – Да и вообще… Вы деревне не хозяин!

– А хто ж я? – искренне удивился Остап Степанович. – Подати за всю деревню вношу, потим вже сам з мужичков збираю. Землю в аренду взять – у меня, подработать на пристани – тэж, товару в лавке в долг – знов до мэнэ. Хто ж хозяин, як не я? Зато порядок: ни волнениев, ни недоимок! А що до ведьм… так поди в них еще не поверь!

Глаза Ингвара полыхнули фанатичным огнем, он открыл было рот…

– В ваших словах немало разумного! – томно протянул Митя. – Я про битье… Вы ж и сами, если не ошибаюсь, крестьянского сословия?

– Думаете, меня-то не били, панычу? – вскинулся хозяин дома. – Я ведь из бывших крепостных Шабельских! К самой сестрице старого пана ще маленьким був в казачки взят, потим и в доверенные вышел. Багато чого об ее делах знал: а все едино, шо не по ней – под хлыст, на конюшню. И правильно! Оттого потом и сам в люди выбился и мужиков держу во как! – Он потряс сжатым кулаком. – А от свободы мужичью зло. При покойном-от государе дали свободу, так нет шоб кланяться и благодарить, бунтовать вздумали! Землю им подавай! Може, их ще булками сладкими кормить, покы они полежат трохи? А панночку-то мою, тетеньку батюшки вашего, Родиона Игнатьевича, значится… вбылы панночку! Як щас помьятаю: стоять они на крылечке высоком, и дедушка ваш с бабушкой, и батюшка с супружницей – уже и вы, Петр Родионович, в ту пору народились, да только матушка вас в доме с нянькой оставила… Ну и тетушка, та впереди всех, як положено. А под крыльцом мужичье – злые, с вилами, с дрекольем, оруть… А только она на них як глянет – они и притихли. Говорить зачала, стыдить… А тут – пиф-паф! Она с крыльца-то – брык! Мы подбежали, а она в пыли лежит, и дырочка черная, махонькая, точно меж бровями, да крови струйка! Як есть мертвая! Поверить невозможно!

«В ведьм верите, а что женщина с дыркой во лбу умерла – поверить не могли? А ведь Петр в конюшне как раз и говорил о „старой ведьме”, которая „эгоистично” попала под пулю», – подумал Митя.

– Двадцать лет як тетенька-от померла, вот и нет вашему семейству счастья! А все мужичья свобода. Давайте вчить их, панночка, може, они ще кого вбьют, – торжествующе заключил Остап Степанович и сложил руки на пузичке, всем видом показывая: что хотел – доказал, попробуй – оспорь!

«Всякие семьи видал, но чтоб покойная тетка… или как там Капочка с Липочкой говорили… бабочная тетушка… составляла всеобщее счастье? Разве что от нее ожидают богатого наследства? Но тогда для счастья живая тетушка не нужна, а вовсе даже наоборот», – снова подумал Митя.