Фаина Раневская. История, рассказанная в антракте

В Театре Красной армии, что и понятно, к такому повороту событий отнеслись крайне негативно и, как было принято в ту пору, отреагировали в партийной прессе разгромной статьей «Решительно бороться с летунами и дезорганизаторами театрального производства», в которой шла речь о том, что в ЦТКА (Центральный театр Красной армии) есть «много честных, добросовестных работников… но есть у нас и такие артисты, как Герата и Раневская. Где бы они ни выступали, они говорят о своей любви и преданности театру. Однако стоит им получить приглашение из других театров, как они тут же забывают о своей любви и преданности к ЦТКА».

После такого заявления оставаться работать в ЦТКА, разумеется, стало невозможно, но и Малый театр, видимо, не желая входить в этот корпоративный скандал, отозвал свое предложение.

Раневская в очередной раз осталась без работы.

«Знаете, дорогая Фаина, похоже, что театр кончился – в театре пахнет борщом». Эти слова Александра Яковлевича Таирова будут преследовать Раневскую всю жизнь.

Впервые они прозвучали в начале тридцатых годов.

Ф.Г. Раневская, 1950-е гг.

Важнейшее из искусств

Из статьи А.В. Луначарского «Задачи государственного кинодела в РСФСР»:

«Государственное кинематографическое дело в России имеет перед собой совершенно особые задачи. Дело идет не просто о национализации производства, распределении фильмов и непосредственном заведовании кинотеатрами. Дело идет о создании совершенно нового духа в этой отрасли искусства и просвещения… Главная задача кинематографа в его научной и в его художественной отрасли заключается в пропаганде… Вообще говоря, всякое искусство, как это указал еще Толстой, является прежде всего способом заражать чувствами художника массы. Просвещение в широком смысле этого слова заключается в распространении идей среди чуждых пока им умов. Кинематограф может сделать и то и другое с значительной силой: он является, с одной стороны, наглядным вызовом при распространении идей, с другой стороны, путем внесения в него черт изящного, поэтического, патетического и т. д., способен затрагивать чувства и является, таким образом, аппаратом агитации. На эти стороны и надо обратить прежде всего внимание… Я думаю, что при ограниченности средств и времени мы должны не слишком расплываться и среди двух картин приблизительно одинаковой значительности и ценности выполнить обязательно ту, которая живее может говорить уму и сердцу с точки зрения революционной пропаганды».

Следует признать, что отношение к синематографу среди русских интеллектуалов начала ХХ века было, скорее, снисходительным и даже презрительным, нежели уважительным и заинтересованным. Искусство, созданное на волне новых технологических открытий, воспринималось как вид развлечения для толпы, привыкшей глазеть на комические ситуации, в которые попадали нелепые господа и жеманные прелестницы. То обстоятельство, что синематограф на заре своего становления был немым, не позволяло ему подняться до вершин настоящего драматического театра. Попытки подобного рода, разумеется, предпринимались, но ощущение того, что это по-прежнему было ярмарочное действо, переданное при помощи целлулоида и проекционного аппарата, не покидало.

Новая власть чутко уловила доступность кино самым широким зрительским массам, по большей части не обремененным ни интеллектом, ни глубокими познаниями в живописи, литературе и сценических искусствах. «Искусство для всех» по праву приняло на себя роль «коллективного пропагандиста и коллективного агитатора», потеснив периодическую печать, а кинопередвижки поехали по всей стране, неся зрителям свет новой идеологии, изображая мир таким, каким он должен был быть, а не таким, каким он был на самом деле.