Факелы на зиккуратах (СИ)

– И как же? – лениво поинтересовался Фабиан. А сердце замерло – и застучало так, что ему показалось на секунду: можно извне заметить, как оно взволнованно бьется. Было что-то в интонации, в беглых взглядах Агазариана, что давало ему понять: в зависимости от его собственной реакции Агазариан будет строить дальнейшую беседу. Может свернуть ее, свести к общим причитаниям о недостатках финансирования, кадров, научной базы, коих Фабиан наслушался на сотни лет вперед, а может и сказать: есть идеи, все не так плохо, обнадеживать глупо, но кое-какие наметки есть. Он сдержанно улыбнулся, поощряюще поднял брови, устроился поудобней, демонстрируя своим видом: это может быть интересно, я готов подумать, как действовать дальше.

– Знаете, с какой проблемой мы столкнулись не так давно? – спросил Агазариан. И тут же ответил: – Болезнь редкая. Достаточно частая, чтобы ее основательное исследование и методы терапии признать целесообразными, перекликающаяся со многими другими болезнями, Атанасиус не даст соврать, наверняка, рассказывал вам о том, где еще исследования БАС могут быть применены. Но редкая. – Помолчав, он уточнил: – Редкая в том плане, что набрать достаточную группу пациентов не всегда представляется возможным. Представляете? Те, которые зарегистрированы в нашем центре, могут точно так же курироваться и другими. Это объяснимо, – он развел руками. – Объяснимо и понятно, что пациенты используют любой шанс, чтобы облегчить свое состояние, чтобы улучшить качество жизни. Но иногда нам не хватает добровольцев, чтобы начать клинические исследования терапии. Понимаете? Пациенты есть, но они уже задействованы в иных местах. Кстати, Абель Аддинк, тот мальчик, которого опекает Атанасиус. Он ведь участвовал во многих исследованиях. К сожалению, не всегда с положительным результатом. Увы.

– Знаете, Енох, мы ведем странный разговор, – сказал Фабиан после краткой паузы: Агазариан, очевидно, сказал все, что хотел сказать, а Фабиан так и не смог определиться, как должен реагировать. – Вы могли бы попросить дополнительное финансирование, что там еще, на что я могу повлиять, а вместо этого вы рассказываете о факторах, на которые я ни с какой стороны воздействовать не могу.

– Да, несомненно. Я просто привожу вам пример того, отчего еще мы иногда оказываемся беспомощными. Скажем, мои молодые коллеги предложили новый метод лечения, мышки-свинки, даже обезьянки все как одна чувствуют себя если не лучше, то достаточно хорошо, и даже какой-никакой прогресс наблюдается, стабильный, между прочим. Что для этой болезни – вообще нечто невероятное. Но мы не можем набрать группу. А метод мне представляется очень перспективным.

– Что за терапия? – быстро спросил Фабиан.

Енох Агазариан начал рассказывать. Привлекая бесконечные модели, диаграммы, расчеты, отчеты, совсем короткие видеоролики, даже предложил провести Фабиана по лаборатории, в которой обитали и обследовались животные.

Фабиан слушал и запоминал. Затем он попросил экземпляры статей, отчеты о предыдущих этапах испытаний, поблагодарил Агазариана, отправился домой. И все это время ему приходилось сдерживать себя, чтобы не бросить все и не направиться прямиком к Абелю. Потому что заведомо проиграл бы. Нужно было тщательно подготовиться к разговору с Абелем, чтобы не перегнуть. Нужно было самому успокоиться, приструнить неуемную, почти детскую радость.

Абель выслушал его. Оттолкнул статьи и отчеты, угрюмо посмотрел на Фабиана и отвел глаза.

– Не хочу, – процедил он.

– Абель… – начал Фабиан, постаравшись звучать мягко, убеждающе – умел же, с толпой справиться может, что ему один человек?

– Не хочу, – перебил его Абель и отвернулся.

========== Часть 38 ==========

Словно с размаху вмазаться в стену – кажется, это так называется. Фабиан сел и облизал губы.

– Абель, – снова попытался он, стараясь звучать не соблазняюще – мягко, кротко, словом, как если бы он был мамкой, уговаривающей непоседу.

Абель сидел, опустив голову, повернувшись к нему спиной.

– Не хочу, – глухо сказал он.

– Терапия выглядит очень перспективной, – глубоким голосом продолжил Фабиан.

Абель развернулся к нему. Нет, это было бы слишком лицемерным заявлением – кресло развернулось. Абель поднял глаза – тусклые, блеклые, полные слез – и посмотрел на него. И не отводя взгляда – этого обреченного, знающего куда больше, чем все эти проклятые медцентры, все эти исследователи и прочие эскулапы, он повторил: