Факелы на зиккуратах (СИ)

Фабиан начинал ненавидеть этих косных ветеранов государственной службы, внезапно возомнивших себя самыми ценными, самыми влиятельными и могущественными людьми в консулате. Не так давно их и духу не было рядом с высшими этажами власти, и на тебе – сидят, одновременно подобравшись и развалясь, говорят так, словно от их фраз будет зависеть судьба республики как минимум, обмениваются такими взглядами, словно знают нечто такое, невероятное,способное враз погубить все институты государственной власти – буквально по едва уловимому движению их бровей. У Фабиана изначально сложилось отчетливое представление, что ни с какой стороны Эберхарду Кронелису и Герману Севастиану не нужны были эти бесконечные переговоры, более того, они трое понимали, что и противник осознает это; тем не менее Фабиан, словно в отместку, затягивал обсуждение, придираясь к каждому изменению, которое предлагали они, особенно если оно было незначительным. И тем проще было отвести внимание своих коллег от куда более существенных норм, чем Фабиан и пользовался.

Все это время он вынужденно думал и о допросах, которыми осаждали Велойча. Огберт и его контора пусть и обладали невнятными полномочиями, что давало возможность толковать их так широко, как только позволяла фантазия, но они должны были выступить против Велойча, у которого за спиной было куда больше опыта, и этот опыт был несравним с унылой канцелярской работой, к которой чаше всего сводились обязанности служащих госканцелярии. Тем более что Велойч был совсем не дурак и обставлял свои дела очень ловко; не позволял себе зариться на слишком большой кусок, развлекался не самыми значительными предприятиями, довольствовался умеренными поощрениями. Пусть то, что вменялось ему в вину, и можно было интерпретировать по-разному, но достаточно коллегии ушлых адвокатов, ловко проведенных допросов, обращения к коллегам, может, изображения чистосердечного раскаяния, и все сводилось бы к должностным проступкам. А они, как известно, и оцениваются иначе, и последствия у них неприятные, но не слишком значительные. Может, уже к вечеру Велойч сообразил это, не мог не сообразить, не дурак ведь; более того, он не был темпераментным, вспыльчивым человеком, и нескольких секунд было бы достаточно, чтобы он перевел дух, отстранился и оценил все, происходившее с ним, спокойно и здраво. Второй скандал, хронологически вплотную следовавший за жестким смещением Студта, – на это никто не пойдет; Севастиану и Кронелис, покорно подчиняющиеся Фабиану и позволяющие потопить Велойча – с учетом совместных делишек с ним скорей наоборот, они чего доброго и на Фабиана ополчатся. Да еще и этот его выбрык с открытым признанием своих предпочтений едва ли добавит расположения со стороны старых и консервативных кадров. Так что Велойчу все не давали покоя группы аудиторов-следователей-прокуроров, отвлекая от проблем куда более насущных, при благополучном стечении обстоятельств и счета его останутся замороженными на долгое, долгое время; если правильно разыграть карты, то и знакомые поостерегутся помогать ему, если что; а там, глядишь, Фабиан представит Абеля всей республике, приучит зевак к тому, что они – вместе, и тогда со строны Велойча никаких угроз не последует – бессмысленно.

Фабиан вырвался от Кронелиса и Севастиану ближе к полуночи. Томазин был предсказуемо дома. Альберт – нет, встал рядом со столом, пожелал ему доброй ночи, спросил, заказать ли ужин. Фабиан молчал и оглядывал его, словно недоумевая, что это за человек и что он делает в приемной. Альберт отчетливо чувствовал себя неуютно под тяжелым взглядом Фабиана, но не шевелился.

– Почему ты не дома? – наконец спросил Фабиан.

– Позволите сделать вам кофе, господин… – и Альберт осекся, внимательно глядя на него своими тусклыми глазами.

Фабиан криво усмехнулся, помолчав, ответил:

– Пятый консул. Пока еще. Решение еще нужно продавить в сенате.

Альберт почтительно склонил голову.

– Может быть, заказать вам ужин? – тихо спросил он.

Фабиан кивнул.

– У тебя есть смена одежды? – сухо произнес он от двери в свой кабинет. После кивка Альберта продолжил: – Свяжись со внутренней службой, потребуй себе комнату отдыха.

Альберт принес ему ужин. Фабиан связался с Огбертом, зло ругнулся, когда попал на автоответчик, попытался связаться с чиновниками из аудиторской фирмы – те на свою голову были доступны. Фабиан сидел перед экраном коммуникатора, пил маленькими глотками холодную воду, слушал их отчет; он покосился на Альберта, поставившего на столе поднос и замершего рядом.

– Минуту, Эдуард, – вскинул он палец и посмотрел на Альберта: – свободен. Завтра в семь.

Альберт все медлил.

Фабиан заблокировал связь, повернулся к нему.

– Ну? – сухо спросил он.

Альберт попытался улыбнуться. Получилось неловко. Альберт откашлялся.

– Я горжусь сотрудничеством с вами, господин консул, – тихо сказал он.

– Погоди еще, – помолчав, отозвался Фабиан.

Альберт еще раз склонил голову.

– Если позволите, я подготовлю комнату отдыха для вас, – произнес Альберт. Фабиан ухыльнулся: в его голосе прозвучали повелительные нотки.