Факелы на зиккуратах (СИ)

А Фабиан остался стоять у окна, спиной к окну, оглядывать кабинет, сжимать и разжимать руки, отмечать, что его ладони взмокли, удивляться этому – и радоваться, как ребенок.

И бояться. Потому что как показали его собственные настроения, выйти к камерам, войти в пресс-центр, битком набитый возбужденными, жаждущими сенсации журналистами, невинно флиртовать с Мариной Вейсс, даже с коллегами-консулами пикироваться на предмет его неожиданного откровения было не так страшно, как сообщать Абелю, что Фабиан снова кое-чего решил и снова через его голову. Страшно – именно так. Потому что Абель был не менее категоричен, чем Фабиан. Может даже, более. Потому что Фабиан, будучи зрелым, имея за плечами бесконечные сражения, познав и на собственной шкуре, что не всегда поражение – это плохо, а победа – это хорошо, постоянно лавировавший между самыми разными лагерями и не представлявший своей жизни вне компромиссов, оказывался куда более гибким, чем Абель Аддинк, все еще сохранявший юношеский пыл и не в последнюю очередь поэтому предпочитавший четкие категории. Ох и возмущался же он, когда Фабиан позвонил ему, ох и бранился, а Фабиан слушал его брань, смотрел на него, улыбался, и слова осыпались, как бумажный пепел, никак не затрагивая его. Абель обвинял его в самоуправстве, в безрассудстве, в том, что он только о себе и думает и совершенно не считается с мнениями других людей, и Фабиан пожимал плечами, прикусывал язык, чтобы не брякнуть что-то вроде «А как же», и ощущал что-то невероятное – непривычное – уже желанное – возможность расслабиться. Возможность не притворяться, быть собой, знать, что его лицо и без этой маски, которую Фабиан постоянно носил – маску уверенного, насмешливого, всезнающего и всемогущего человека, – и без нее окажется привлекательным.

Абель дулся. Это было знакомо: после гневных тирад, выдохшись, он переводил дыхание, но примиряться с самонадеянным Фабианом считал преждевременным. И Фабиан с виноватой улыбкой сообщал ему, что ему пора, снова ждут дела.

– Снова рвешься покорять вершины? – бурчал Абель, следя за ним из-за прищуренных век, напоминавших Фабиану амбразуры дотов, не меньше.

– Снова зачищаю плацдармы, – мягко отзывался Фабиан.

Его желания играли с ним дурную шутку, и рука непроизвольно тянулась к экрану интервизора, ко лбу Абеля, чтобы убрать прядь, к его щеке, чтобы погладить. Абель прикрывал глаза – тоже рефлекторный, не осознаваемый жест, и они улыбались друг другу – растерянно, тоскливо, обнадеживающе.

Фабиан томился, жаждал выбросить все дела, свернуть их и зашвырнуть в угол подальше, снова вырваться на выходные куда-то далеко, а приходилось отдергивать руки от мечты, смиряться перед неумолимым настоящим, убеждать себя, что вот-вот, совсем скоро, и тогда…

Абель удивился, когда Фабиан связался с ним. Мягко, обольщающе улыбнулся, отпустил пару глупых и таких умилительных шуток, и затем как бы мимоходом предложил ему провести выходные с ним.

– Я едва ли смогу вырваться из этого вертепа раньше, чем через две недели. Вообще раньше, чем через два десятилетия, но не будем о грустном, – оскалился он. – Так что либо мы и дальше играем в виртуальный роман, либо ты снисходишь до моей конуры.

Фабиан старался звучать непринужденно, не следить за Абелем подобно коршуну, не препарировать его и не исследовать каждую морщинку на его лице – это ничего общего не имеет с играми на жизнь и смерть, которыми он развлекает себя в последнее время – консулы там, сенаторы, магистрат, черт бы его подрал. Это – Абель. Это – важнее, неожиданно признавался он. У Абеля округлились глаза.

– Я не стесню тебя? – глупо выпалил Абель.

– Как может партнер стеснить партнера? – неодобрительно нахмурился Фабиан.

Абель невразумительно промычал что-то.

– И я о чем, – ухмыльнулся Фабиан.

– Это идиотская затея! – воскликнул Абель.

– Поправь меня, если ошибаюсь, – невозмутимо произнес Фабиан, ликуя: Абель был растерян, смущен, перепуган, возбужден, нетерпелив, снова пытался играть в благородство. Его невероятный мальчишка. – Сам этот ярлык, который я выбрал для нас, он тебя не смущает? Его ты принял? По крайней мере, до сего момента я не слышал ни одной возмущенной тирады на тему: что за чушь, мы никакие не партнеры.

Абель насупился и отвел взгляд.

– Абель, – ласково позвал его Фабиан. – Милый, я здесь. Твой Лисистрат отвратительно умен, но камера летать вокруг твоей головы еще не может. Так что не отворачивайся, смотри на меня.

Абель надулся, но посмотрел на него.

– Змей, – буркнул он. – Искуситель.

– Увы, – самодовольно пожал плечами Фабиан. – Так не кажется ли тебе, мой милый партнер, что эти отношения не только наделяют нас правами в отношении друг друга, но и обременяют обязанностями? Ты должен знать, как это бывает. Нанимаешь на работу лаборанта – и берешь обязательства. Заводишь себе Лисистрата – и заботишься о нем. Так?

– Ты много думал об этом, когда флиртовал с этой дурой Вейсс, и все о твоем «партнё-о-о-оре», «партнё-о-о-оре», – недовольно протянул Абель, обличающе глядя на него.