Фарфоровые куклы

– Как никогда лучше. Вчера был такой чудесный день…

– В заключении есть фотографии, – криминалист протянул конверт.

– Спасибо, Лэнс.

– Там же информация о патологоанатомических мешках, которые убийца использовал при транспортировке тел. Они идентичны во всех трех случаях.

– Еще одна приятная новость. Сужается круг поиска.

– Могу лишь заметить, что производством и поставкой таких мешков занимаются определенные компании. Наведите справки, допросите сотрудников.

– Флинн уже этим занимается.

– Закупают их вполне понятные учреждения. Попробуйте отследить морги, больницы.

– Уже дал распоряжение.

Голова раскалывалась. Вид у Даггерта был не важный.

– Тяжелая ночь? – Лэнс прямо намекнул на пьянство.

– Скорее – день… неожиданных сюрпризов.

– Иначе скучно жить, – иронично заметил Лэнс.

– Уж лучше скучно жить, чем выглядеть дураком и рабом системы.

– Чаю?

– Спасибо, меня ждет Фергюсон.

Детектив достал из кармана пиджака пакетик, в котором лежал клочок, выдернутый им с пола фургона священника, когда он прикинулся, что потерял ручку.

– Нужно сравнить с другими образцами, – протянул он улику криминалисту.

– Это санкционированная добыча?

– Если совпадет – санкционируем, – подмигнул детектив.

– Через пару часов позвоню.

– Не забудь – вне протокола.

– Вне протокола, – подтвердил Лэнс.

Даггерт отправился к Фергюсону.

– Как и в двух предыдущих случаях, смерть наступила в результате тех же причин. Химический состав смертельной инъекции идентичен. Поэтому, здесь я не могу вас ничем порадовать.

– Я давно привык к отсутствию какой либо радости, – сказал Даггерт.

– Вы достаточно молоды, чтобы жаловаться. У вас еще может наладиться личная жизнь.

Фергюсон заметил тяжелое похмелье Даггерта. Он хорошо знал о его прошлом, и то, что детектив живет одним днем; страдает от одиночества, скрывая его своим необузданным поведением, и страшно боится потерять создававшуюся годами уникальную форму собственной свободы. Но каждый сам делает свою жизнь, и Фергюсон не одобрял жалоб и стенаний на жизнь, впрочем, Даггерт как раз этим не страдал. Так, сказал к слову.

Будучи преданным семьянином, Фергюсон любил свою жену, с которой рука об руку прожил почти сорок лет. Три года назад она умерла от рака. До последнего вздоха Мэри, он находился с ней рядом. Старик был одинок, потерял смысл существования и сохранял способность жить лишь потому, что его держала работа, которую он выполнял безукоризненно и имел огромное уважение в среде коллег за свой профессионализм. Смерть жены оказалась тяжелым потрясением для Фергюсона.

Даггерт не терял любимых женщин и никогда не был женат. По крайней мере, он жестко подавлял в себе любые романтические чувства. Конечно, как и у каждого мужчины, у детектива были серьезные отношения в давнем прошлом. Но в этих отношениях он горячо обжегся и с трудом восстановился. Даггерт никогда не возводил любовные отношения и женщин на слишком высокое место в жизни, из-за чего успешно реализовывал свой интеллектуальный и творческий потенциал. По крайней мере, ему такое мировоззрение подходило. Чувства могли плохо сказаться на личности Даггерта, и он это прекрасно понимал.

Что касается друзей, то детектив терял их не раз. Практически большинство из них уходили из этого мира у него на глазах, когда он ползал на пузе, уворачиваясь от пуль противника. Других близких знакомств, после службы в армии, он особо не заводил.

Судмедэксперт вышел из-за стола и подошел к портрету супруги, который стоял на полке, обрамленный в металлическую рамку с выгравированными розами.

– Я любил Мэри. После смерти жены не знал, как жить дальше. А ведь я мог ей помочь, Даггерт.

– Помочь?

– Да, помочь. Если бы захотел.

– Что вы хотите сказать, старина?

– Но тогда я совершил бы преступление.

– Мне очень жаль. Но что вы имеете в виду?

– Эти убийства…

Детектив стал внимательно наблюдать за Фергюсоном.

– Они мне кое-что напомнили.

– Напомнили?

– Был один доктор. Это дело вызвало большой резонанс лет двадцать назад. Тогда еще много спорили, вели дискуссии на телевидении, писали в газетах. Одни говорили про Бога, другие – про черта. Его жена была неизлечимо больна – рак.

– Я что-то припоминаю из газет. Но во время этих событий я, кажется, был в армии.

– Доктора звали Стивен Белл. У себя дома он организовал, своего рода, мини лабораторию, где синтезировал препарат, с помощью которого избавлял от мук безнадежных пациентов в хосписе, работая в нем заведующим отделения. Белл успел помочь нескольким больным. Как он утверждал потом, по их собственной просьбе. Говорил, что они его умоляли и он не мог видеть их страдания, не понимая почему общество не дает таким людям самостоятельный выбор и распоряжается их жизнью, словно своей собственной, заставляя медленно умирать в отчаянии и безысходности.