Фейтфул-Плейс

Джеки оказалась права: когда я позвонил, парадную дверь открыла ма. Она тоже выглядела обессиленной, да и похудела – как минимум одной складки на животе не хватало. Несколько мгновений мать разглядывала меня, выбирая образ действий, потом бросила:

– Па спит. Иди на кухню и не шуми.

Она повернулась и с трудом заковыляла обратно по лестнице. Ей не мешало бы причесаться.

Квартира провоняла пролитым бухлом, освежителем воздуха и средством для чистки серебра. При свете дня алтарь Кевина выглядел еще более угнетающе: цветы почти завяли, открытки с соболезнованиями попадали, а электрические свечи светили блекло и мигали. Из-за двери спальни доносился негромкий довольный храп.

Ма разложила на кухонном столе все домашнее серебро: столовые приборы, брошки, рамки для фотографий, загадочное псевдодекоративное барахло, несомненно долго переходившее из рук в руки на подарочной карусели, прежде чем осесть в маминой кухне. Я вспомнил, как Холли, опухшая от слез, яростно натирала кукольную мебель.

– Давай помогу, – сказал я, взяв тряпку.

– Ты только все испортишь, руки-крюки.

– Дай попробовать. Скажешь, если буду делать неправильно.

Ма бросила на меня недоверчивый взгляд, но таким предложением было грех не воспользоваться.

– Может, и будет от тебя какой прок. Выпьешь чаю.

Это был не вопрос. Я придвинул стул и принялся за столовые приборы, пока ма копошилась в шкафчиках для посуды. Необходимый мне разговор проще всего было бы завязать в ходе доверительной беседы мамы с дочкой; поскольку я не был должным образом экипирован, на нужный лад нас могла настроить совместная работа по дому. Если бы ма не взялась за серебро, пришлось бы чистить что-нибудь еще.

Ма дала первый залп.

– Ты как-то поспешно ушел в понедельник вечером.

– Дела нарисовались. Ну как вы тут вообще?

– А сам как думаешь? Хотел бы знать, был бы здесь.

– Даже представить не могу, каково вам, – выразился я фигурально, однако не то чтобы неискренне. – Могу я чем-нибудь помочь?

Ма бросила чайные пакетики в чайник.

– У нас все хорошо, большое спасибо. Соседи подсобили: принесли обедов на две недели вперед, а Мэри Дуайер разрешила держать все у нее в морозилке. До сих пор как-то жили без твоей помощи, проживем и дальше.

– Знаю, мам. Но если вспомнишь что, только скажи. Ладно? Что угодно.

Ма развернулась и ткнула в меня чайником:

– Ты вот что, поди к своему приятелю, как его там, с челюстью, и скажи, чтоб вернул твоего брата домой. Нельзя ни насчет панихиды договориться, ни к отцу Винсенту насчет службы пойти, ни людям сообщить, когда родного сына хороню, – а все потому, что какой-то сопляк с физиономией моряка Попая не говорит мне, когда соизволит “выдать тело”. Слов-то каких набрался, бесстыжая морда! Будто наш Кевин – его собственность.

– Да, знаю, – сказал я. – Обещаю сделать, что смогу. Понимаешь, он ведь не специально тебе жизнь усложняет, он просто выполняет свою работу, такие дела быстро не делаются…

– Его работа – это его проблема, не моя. Еще немного, и придется в закрытом гробу хоронить. Об этом ты подумал?

Я мог бы ответить, что без закрытого гроба, скорее всего, и так будет не обойтись, но развивать эту тему мне не улыбалось.

– Слышал, ты встречалась с Холли, – сказал я.

Женщина послабее хоть на миг да приняла бы виноватый вид, но только не моя мама.

– Давно пора! – Ма выставила все свои подбородки. – Девочка бы замуж вышла и правнуков мне подарила, а ты бы все равно не озаботился ее к нам привезти. Надеялся дождаться, пока я умру, лишь бы нас не знакомить, да?

Такая мысль меня посещала.

– Ты ей очень понравилась, – сказал я. – А она тебе как?

– Вылитая мамочка. Милые девчушки обе, ты таких не заслуживаешь.

– Ты встречалась с Оливией? – Я мысленно снял шляпу перед Лив. Этот нюанс она обошла весьма изящно.

– Два раза всего. Она привозила к нам Холли и Джеки. Девушки из Либертис для тебя были недостаточно хороши?

– Мам, ты же знаешь, я всегда был выскочкой.

– И гляди, куда тебя это привело. Вы двое в разводе или просто разъехались?

– Развелись пару лет назад.

– Хм… – Ма плотно поджала губы. – Я вот с твоим отцом не развелась.

Ответить на это было нечего – по многим причинам.

– Да уж… – только и сказал я.

– Теперь тебе причащаться нельзя.

Я понимал, что ввязываться себе дороже, но кто еще доконает человека так, как его семья?

– Ма, даже если бы я хотел причащаться – а я не хочу, – развод бы мне не помешал. Я могу хоть до потери пульса разводиться, церкви наплевать – лишь бы не засадил никому, кроме Оливии. Проблемой стали бы милые дамы, с которыми я трахался после развода.

– Давай без пошлостей, – отрезала ма. – Я не такая всезнайка, как ты, и в тонкостях не разбираюсь, но одно я тебе точно скажу: отец Винсент тебя к причастию не пустит. В той церкви, где тебя крестили. – Ма наставила на меня торжествующий палец. Должно быть, это считалось победой.

Я напомнил себе, что беседа мне нужнее последнего слова.

– Наверное, ты права, – кротко согласился я.

– Конечно, права.

– По крайней мере, Холли я язычницей не воспитываю. Она ходит к мессе.