Фейтфул-Плейс

К нашим с Шаем подружкам па относился гораздо благосклонней, если не сказать поощрительно. Еще когда мы с Рози гуляли в открытую, до того как Мэтт Дейли прознал и задал Рози пороху, па со всей дури хлопнул меня по спине и оскалился в скотской ухмылке, от которой у меня сводило скулы: “Младшая Дейли, а? Молодец, сынок, девчонка – пальчики оближешь. Ну и буфера у нее, господи. Ты их, поди, уже потискал?”

– Это было гнусно, Мелли. По-настоящему гнусно.

Кармела глубоко вздохнула и похлопала ладонью по щекам; краснота начала отступать.

– Боже, на что я похожа! Подумают, что у меня приливы начались… Не то чтобы я так уж втрескалась в Ленни; я бы, наверное, все равно скоро с ним рассталась – он ужасно целовался. Только после этого я изменилась. Ты, наверное, не помнишь, но я раньше той еще мелкой нахалкой была, родителям дерзила за здорово живешь. А после – собственной тени стала бояться. Мы с Тревором целый год помолвку обсуждали, прежде чем решились. Он уже и денег накопил на кольцо и все такое, а я упиралась – знала, что придется вечеринку в честь помолвки устроить, обе семьи в одной комнате собрать, и до трясучки этого боялась.

– Я тебя понимаю, – сказал я и на секунду пожалел, что не вел себя поласковей со свиноподобным младшим братом Тревора.

– И у Шая то же самое. Нет, он-то не трусил, и па никогда не вмешивался в его дела с девчонками, но… – Кармела поглядела на Шая, который стоял с банкой в руке, опершись на кухонный косяк и наклонившись к самому лицу Линды Дуайер. – Помнишь, как он сознание потерял? Тебе тогда лет тринадцать было.

– Хотел бы забыть, – сказал я.

Веселенький был случай. Па размахнулся врезать маме, сейчас уже и не вспомню за что, а Шай вцепился ему в запястье. Па не любил, когда зарились на его авторитет, и донес эту мысль до Шая, схватив его за горло и шмякнув головой о стену. Шай отключился – наверное, на минуту, но казалось, что на час, – и окосел на остаток вечера. Ма не разрешала отвезти его в больницу – непонятно, кого она боялась: врачей, соседей или и тех и других, но от одной мысли об этом она впала в форменную истерику. Я всю ночь провел, глядя, как Шай спит, уверял Кевина, что Шай не умрет, и гадал, что делать, если все-таки умрет.

– После этого Шай изменился, жестче стал, – сказала Кармела.

– Он и до этого не был белым и пушистым.

– Вы двое никогда не ладили, но, честное слово, Шай был нормальным. Мы с ним иногда болтали по душам, и учился он отлично… А после того случая замкнулся.

Салли дошла до эффектной концовки: “А пока у моей мамы поживем!” Грянули одобрительные возгласы и аплодисменты. Мы с Кармелой машинально захлопали. Шай поднял голову и оглядел комнату. На миг он стал похож на пациента ракового корпуса: серый и изможденный, с глубоко запавшими глазами. Потом снова заулыбался какой-то истории Линды Дуайер.

– А при чем тут Кевин? – спросил я.

Кармела глубоко вздохнула и сделала еще один крошечный глоток фальшивых персиков. Судя по ее поникшим плечам, она вступала в меланхолическую стадию.

– При том, что потому я ему и завидовала. Кевин и Джеки… да, им тоже нелегко пришлось, но с ними не происходило ничего такого, что изменило бы их навсегда. Мы с Шаем об этом позаботились.

– И я.

– Да, и ты, – подумав, подтвердила Кармела. – Но мы и за тобой старались присматривать – правда старались, Фрэнсис. Я всегда считала, что с тобой все в порядке. У тебя хотя бы хватило духу уйти. Ну и Джеки рассказывала, что у тебя все отлично… Я думала, ты успел выбраться вовремя, пока с ума не свихнулся.

– Я был к этому близок, – сказал я. – Но не вышло.

– Я и не подозревала, пока ты в тот вечер, в пабе, не сказал. Мы старались для тебя изо всех сил, Фрэнсис.

Я улыбнулся ей. Лоб Кармелы покрывала сеть маленьких тревожных морщинок – от постоянного беспокойства за всех вокруг.

– Я знаю, милая. Никто бы не справился лучше тебя.

– Видишь теперь, почему я завидовала Кевину? Они с Джеки умеют быть счастливыми, а я такой только в детстве была. Зла я ему не желала, боже упаси. Я просто смотрела на него и хотела быть такой же.

– Мелли, это не делает тебя плохой, – мягко сказал я. – Ты же не срывалась на Кевине, никогда в жизни не делала ему гадостей, всегда о нем заботилась. Ты была ему хорошей сестрой.

– Все равно это грех, – сказала Кармела. Она удрученно оглядывала комнату, самую малость покачиваясь на парадных своих каблуках. – Зависть. Даже подумать о таком грешно, ты и сам знаешь. “Благословите меня, отец, ибо я согрешила мыслью, словом, делом и неисполнением долга…” Как мне теперь исповедоваться? Кевин-то умер. Я сгорю со стыда.

Я приобнял ее, слегка сжав плечо. На ощупь она была мягкой и уютной.

– Послушай, милая, я тебе точно гарантирую, что ты не попадешь в ад за зависть к брату. Скорее наоборот, Бог начислит тебе дополнительных очков за то, что ты так с ней борешься.

– Наверное… – машинально сказала Кармела (привыкла за годы потакать Тревору), но, судя по голосу, мои доводы ее не убедили. На секунду мне показалось, что я каким-то образом ее подвел. Потом она подхватилась и напрочь забыла обо мне: