Фейтфул-Плейс

Шай исчез, испарилась и Линда Дуайер. Кармела, присев на подлокотник дивана, мурлыкала про себя, одной рукой обнимая полусонную Донну, а другую положив на мамино плечо.

– Па во дворе, – тихо сказал я на ухо Кармеле. – Вы бы проведали, как он там, ладно? Мне пора.

Кармела дернула головой от неожиданности, но я приложил палец к губам и кивнул на маму:

– Ш-ш-ш. Скоро увидимся. Обещаю.

Я ушел, пока мне не наговорили чего-нибудь еще. На темной улице горело только одно окно в доме Дейли и еще одно – в квартире косматых студентов; все остальные или спали, или сидели у нас. Голос Святоши Томми, приглушенный и помолодевший, доносился через освещенное окно нашей гостиной: “Назад через долину я скакал, и сердце рвала мне беда: бесстрашных орлов отчий край потерял, не вернутся они никогда…” Голос следовал за мной до самого конца Фейтфул-Плейс. Даже свернув на Смитс-роуд, я, казалось, слышал рвущее душу пение Святоши Томми сквозь шум проезжающих машин.

13

Я сел в машину и поехал в Далки. На темной и до жути тихой улице в этот поздний час все уже сладко спали под одеялами из гагачьего пуха. Я припарковался под изысканно подстриженным деревом и какое-то время посидел, глядя на окно спальни Холли и вспоминая ночи, когда поздно возвращался с работы в этот дом, по-хозяйски парковался на подъездной дорожке и бесшумно поворачивал ключ в замке. Оливия оставляла мне что-нибудь на барной стойке: изобретательные сэндвичи, записочки – и то, что нарисовала днем Холли. Я ел сэндвичи за стойкой, разглядывал рисунки при свете, падавшем в кухонное окно, и слушал звуки в доме, окутанном тишиной: гудение холодильника, ветер по карнизам, легкое дыхание моих девочек. Потом я писал что-нибудь для Холли – пусть упражняется в чтении (ПРИВЕТ, ХОЛЛИ! ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ ХОРОШИЙ ТИГР. НАРИСУЕШЬ МНЕ СЕГОДНЯ МЕДВЕДЯ? ОБОЖАЮ, ПАПА.) – и целовал ее на ночь по пути в спальню. Холли спит, распластавшись на спине, и занимает все возможное пространство. Лив, по крайней мере, тогда спала, свернувшись клубком и оставив место для меня. Когда я забирался в кровать, она бормотала что-то, прижималась ко мне спиной и пыталась нащупать мою ладонь, чтобы я ее обнял.

Сначала я позвонил на мобильник Оливии, чтобы не будить Холли. Когда три раза подряд включилась голосовая почта, я перезвонил на домашний.

Оливия схватила трубку с первого гудка.

– Ну что, Фрэнк?

– Мой брат умер, – сказал я.

Молчание.

– Мой брат Кевин. Его тело нашли сегодня утром.

Через мгновение загорелась лампа у ее кровати.

– Боже, Фрэнк. Мне так жаль. Но как же так… Как он…

– Я под окном, – сказал я. – Пустишь меня?

Снова молчание.

– Я не знаю, куда еще мне пойти, Лив.

– Подожди минутку, – на полувздохе сказала она и повесила трубку. За занавесками спальни задвигалась тень – вдела руки в рукава, пригладила волосы.

Она подошла к двери в потертом белом халате, из-под которого выглядывала синяя трикотажная ночнушка, – значит, я хотя бы не вырвал ее из жарких объятий Дерьми. Оливия приложила палец к губам и умудрилась затащить меня на кухню, даже не прикоснувшись.

– Что произошло?

– В конце нашей улицы есть заброшенный дом. Тот же, где мы нашли Рози.

Оливия подтянула к себе табурет и положила руки на стойку, приготовившись слушать, но я не мог сидеть. Я продолжал мерить кухню быстрыми шагами, не в силах остановиться.

– Кевина нашли сегодня утром на заднем дворе. Он выпал из окна верхнего этажа. Сломал шею.

Я заметил, как дрогнуло ее горло, когда она сглотнула. Уже четыре года я не видел ее волосы распущенными – она распускает их только перед сном, – и реальность снова с размаху шарахнула меня по костяшкам пальцев.

– Тридцать семь лет, Лив. Полдюжины подружек, все никак не мог остепениться. Большой Барьерный риф хотел повидать…

– Боже святый, Фрэнк. Это… Как?..

– Упал, выпрыгнул, кто-то вытолкнул – выбирай. Не знаю, какого черта он вообще забыл в том доме, а уж тем более – как выпал из окна. Я не знаю, что делать, Лив. Не знаю.

– А тебе надо что-то делать? Расследование разве не ведется?

Я рассмеялся.

– О да, еще как. Дело пошло в убойный отдел – не то чтобы что-то указывало на убийство, но из-за связи с делом Рози: то же место, временные рамки. Теперь все в руках Снайпера Кеннеди.

Лицо Оливии еще больше замкнулось. Она знает Снайпера и не слишком его жалует – а может, ей не слишком нравится, каким становлюсь в его обществе я.

– И он тебя устраивает? – вежливо спросила она.

– Нет. Не знаю. Сначала я подумал – ага, чудненько, могло быть куда хуже. Знаю, Лив, Снайпер – огромная заноза в заднице, но он не сдается, и сейчас это как раз то, что нужно. Вся история с Рози – беспросветный висяк; девять из десяти ребят из убойного похоронили бы дело в архиве, моргнуть не успеешь, и занялись бы делами, где есть хоть капля надежды найти убийцу. Снайпер бы так не поступил. Мне казалось, это хорошо.

– Но теперь?..

– Теперь… Лив, этот гребаный питбуль далеко не так умен, каким себя воображает, но если вцепится во что, то уж не отпустит, даже если вцепился совсем не туда. И теперь…