Она пыталась сказать что-то еще, но тут ее накрыла новая волна рыданий. Я тяжело опустился на табурет. Оливия прятала глаза и укачивала Холли, гладя по голове. Я бы тоже не отказался, чтобы меня так утешили, – желательно кто-нибудь с громадной грудью и густой пеленой волос.
Постепенно Холли выбилась из сил и перешла к стадии задыхающихся всхлипов; Лив аккуратно повела ее наверх, спать. Глаза Холли уже закрывались. Пока они были наверху, я нашел в винном шкафу бутылку приличного кьянти и откупорил ее – с моим уходом Оливия перестала держать в доме пиво. Потом я сел на табурет, закрыл глаза и прислонился головой к стене, слушая, как в детской успокаивающе воркует Оливия, и пытаясь вспомнить, доводилось ли мне когда-нибудь так злиться.
– Что ж… По-моему, мне полагается объяснение, тебе так не кажется? – любезно спросил я, когда Оливия вернулась.
Она успела облачиться в доспехи аппетитной мамочки – модные джинсы и кашемировый свитер карамельного оттенка – и напустила на себя уверенный вид.
Оливия взглянула на мой бокал, деликатно приподняв брови.
– Похоже, бокал вина тебе тоже полагается.
– И не один, а несколько. Я только начал.
– Надеюсь, ты понимаешь, что я не позволю тебе ночевать здесь, если ты слишком напьешься, чтобы сесть за руль.
– Лив, – сказал я, – в других обстоятельствах я бы с радостью покружил с тобой вокруг до около, но сегодня предупреждаю: я не намерен отклоняться от сути. Откуда Холли знает Кевина?
Оливия начала собирать волосы в хвост, наматывая резинку ловкими быстрыми движениями, – видимо, решила вести себя невозмутимо, спокойно и собранно.
– Я разрешила Джеки их познакомить.
– Поверь мне, с Джеки я еще поговорю. Я еще могу понять, что тебе хватило наивности вообразить, будто это отличная идея, но Джеки нет оправданий. Она Холли только с Кевином познакомила или со всей чертовой семейкой Аддамс? Лив, скажи, что только с Кевином. Пожалуйста.
Оливия сложила руки на груди и прижалась спиной к стене, встав в знакомую мне боевую стойку.
– С дедушкой и бабушкой, с дядями, тетей и кузенами.
Шай. Моя мать. Мой отец. Я никогда не бил женщин и понял, что близок к этому, только заметив, что изо всех сил сжимаю мягкое сиденье табурета.
– Джеки вечерами водила ее к ним на чай после школы. Она встречалась со своей семьей, Фрэнк. Это не конец света.
– С моей семьей не встречаются, а открывают военные действия. В бронежилете и с огнеметом. И сколько же вечеров Холли провела с моей семьей?
– Я не считала. – Оливия пожала плечами. – Двенадцать, пятнадцать. Может, двадцать.
– И давно это продолжается?
Ее веки виновато дрогнули.
– Около года.
– Ты вынудила мою дочь лгать мне целый год, – сказал я.
– Мы сказали ей…
– Целый год я каждые выходные спрашивал Холли, чем она занималась на неделе, и она меня долбаными баснями кормила.
– Мы сказали ей, что это пока нужно хранить в тайне, потому что ты поругался с семьей. Вот и все. Мы собирались…
– Можешь называть это “хранить в тайне”, “врать”… Черт возьми, как угодно называй. Это в моей семье умеют лучше всего. Это природный талант, божий дар. Я собирался держать Холли как можно дальше от них, надеялся, что она как-то управится с генами и вырастет честным, здоровым, адекватным человеком. Это для тебя чересчур, Оливия? По-твоему, я просил слишком много?
– Фрэнк, ты ее снова разбудишь, если…
– Вместо этого ты бросила ее в самое пекло. И – вуаля! Сюрприз-сюрприз – она начинает вести себя в точности как гребаные Мэкки. Она врет как дышит, а ты поощряешь ее на каждом шагу. Это низко, Лив. Просто низко. Я не встречал ничего ниже, грязнее и подлее.
У Оливии хватило совести покраснеть.
– Мы собирались тебе сказать, Фрэнк. Думали, когда ты увидишь, как хорошо все сладилось…
Я расхохотался так, что Оливия вздрогнула.
– Господи Иисусе, Лив! Ты называешь это “сладилось”? Поправь меня, если я что-то упустил, но, насколько я понимаю, вся эта гнусная хрень далеко не сладилась.
– Ради бога, Фрэнк, мы же не знали, что Кевин…
– Вы знали, что я не хочу и близко подпускать к ней своих родственничков. Разве этого недостаточно? Какого хрена тебе еще надо было знать?
Оливия потупилась, но упрямо выдвинула подбородок – точь-в-точь как Холли. Я снова потянулся к бутылке; Оливия сверкнула глазами, но придержала язык, и я плеснул себе от души, заодно окатив вином изысканную грифельно-серую столешницу.
– Или ты специально – потому что знала, что я категорически против? Неужели ты настолько на меня зла? Ну же, Лив. Я переживу. Давай начистоту. Нравилось делать из меня дурака? Хорошо повеселилась? Неужели ты нарочно забросила Холли в свору буйных психов – просто мне наперекор?
Оливия резко выпрямила спину.
– Не смей! Я никогда не причинила бы вреда Холли, и тебе это известно. Никогда.
– Тогда почему, Лив? Почему? С какой радости тебе померещилось, что это хорошая идея?
Оливия шумно вдохнула и снова взяла себя в руки; практики ей было не занимать.
– Фрэнк, это и ее семья тоже. Она постоянно спрашивала: почему у нее не две бабушки, как у всех ее друзей, есть ли у вас с Джеки братья и сестры, почему она не может их увидеть…