Фейтфул-Плейс

– Ну, это смотря кого спросить. Сами они сказали бы – нет. Сейчас они живут куда лучше, чем когда я был маленьким.

– Значит, они были бедными?

– Да, зайка. Мы не голодали, конечно, но были довольно бедны.

– Насколько?

– Ну, мы не ездили отдыхать, на билеты в кино приходилось копить, я донашивал старые вещи твоего дяди Шая, твой дядя Кевин донашивал мои, а новых не покупали. Бабушке с дедушкой приходилось спать в гостиной, потому что спален не хватало.

Холли широко распахнула глаза, словно ей рассказывали сказку.

– Честно?

– Ага. Многие так жили. И не думали, что это конец света.

– Но… – розовый румянец на щеках Холли запылал, – Хлоя говорит, что бедные – быдло.

Меня это нисколько не удивило. Хлоя – жеманное, злобное, нудное чадо анорексичной, злобной, нудной мамаши, которая говорит со мной медленно и громко, подбирая слова попроще, потому что ее родня выползла из сточной канавы на поколение раньше моей, а ее жирный, злобный, нудный муж ездит на гигантском “тахо”. Я всегда считал, что всей их подлой семейке надо отказать от дома; Лив возражала, что со временем Холли сама перерастет эту дружбу, – и вот настал чудный момент, разрешивший наш спор раз и навсегда.

– Так. И что же Хлоя имела в виду? – ровным голосом спросил я.

Холли неплохо меня знает, и ее взгляд тут же скользнул к моему лицу.

– Это не плохое слово.

– Но уж точно не хорошее. Что, по-твоему, оно значит?

Дочь неопределенно повела плечами.

– Сам знаешь.

– Птичка, если ты употребляешь слово, нужно хоть немного представлять, что оно значит.

– Ну типа “тупые”. Которые ходят в спортивных костюмах, и у них нет работы, потому что они бездельники, и даже говорить правильно они не умеют. Потому что бедные.

– А я? По-твоему, я тупой бездельник?

– Ты – нет!

– Моя семья была бедной как церковные мыши.

– Это другое! – смутилась Холли.

– Именно. И богатые, и бедные могут быть мерзавцами, а могут быть порядочными людьми. Деньги тут ни при чем. Приятно, когда их хватает, но деньги не делают тебя той, кто ты есть.

– А Хлоя говорит, что ее мама говорит, что надо сразу давать людям понять, что у тебя полно денег, а то никакого уважения не добьешься.

– От вульгарности семейки Хлои любое быдло покраснеет, – потеряв последнее терпение, заявил я.

– Что такое вульгарность?

Холли перестала возиться с крошечным роялем и растерянно смотрела на меня, сдвинув брови, ожидая, что я все растолкую и популярно объясню. Наверное, впервые за всю ее жизнь я понятия не имел, что ей сказать. Я знать не знал, как объяснить разницу между бедными рабочими и бедными гопниками ребенку, который уверен, что компьютеры есть у всех, как объяснить, что такое “вульгарность”, ребенку, который вырос на Бритни Спирс; как объяснить хоть кому-нибудь, каким образом мы загнали себя в такой тупик. Хотелось, чтобы Оливия научила меня, что делать, но это ее больше не касалось; теперь мои отношения с Холли – только моя проблема. В конце концов я забрал из дочкиной руки рояльчик, вернул его в кукольный дом и притянул Холли к себе на колени.

Она запрокинула лицо, чтобы заглянуть мне в глаза.

– Хлоя тупая, да?

– Господи, ну конечно, – сказал я. – Возникни в мире нехватка тупиц, Хлоя и ее семья мигом бы ее восполнили.

Она кивнула и клубком прижалась к моей груди, я пристроил ее голову у себя под подбородком.

– Покажешь мне потом, где дядя Кевин упал из окна? – попросила она, помолчав.

– Если считаешь, что тебе нужно посмотреть, то, конечно, покажу.

– Но не сегодня, да?

– Да, – сказал я. – А сегодня давай мы с тобой до конца дня доживем.

Мы молча сидели на полу – я качал Холли, она задумчиво посасывала кончик косички, – пока не пришла Оливия и не сказала, что пора в школу.

* * *

В Далки я взял навынос громадный стакан кофе и органический, с виду, кекс – Оливия, похоже, считала, что если меня покормить, то я сочту это приглашением переехать обратно, – и позавтракал, сидя на парапете и наблюдая, как жирные “костюмы” на внедорожниках свирепеют от того, что машины не расступаются перед ними, как воды перед Моисеем. Потом я набрал номер своей голосовой почты.

– Алё, э-э… Фрэнк… Привет. Это Кев. Слушай, я знаю, ты говорил, что сейчас не время, но… Ну то есть не сейчас, но, когда освободишься, можешь нам звякнуть? Сегодня вечером или когда, даже если поздно, это не страшно. Э-э… Спасибо. Пока.

Второй звонок – Кевин повесил трубку, не оставив сообщения. То же самое в третий раз, когда мы с Холли и Джеки наворачивали пиццу. Четвертый звонок – незадолго до семи, предположительно, когда Кевин шел к родителям.

– Фрэнк, это опять я. Слушай… У меня вроде как разговор есть. Я знаю, ты, наверное, и думать не хочешь про всю эту хрень, но, ей-богу, я не по приколу, я только… Позвони мне, а? Ладно, э-э, наверное… пока.