«Обочинный герой», о котором Славкин пишет как о типичном представителе своего поколения, оказался важной фигурой для драматургии 1970-1980-х в целом, с ее интересом к людям с качающимся «коромыслом в душе». «Текучесть» характера героя, его зависимость от обстоятельств жизни в качестве основной черты была отмечена и Анатолием Васильевым, заинтересованным прежде всего многовариантностью поведения персонажа[576]
, который чаще всего не понимает, что же ему нужно, «что его, а что чужое, в чем его призвание, привязанность, предназначение, а что – лишь помеха, избыток. И „выстаивает“, не шелохнувшись, с опущенными руками, с душой смутной, тревожной, во мгле. Потрясающе, но факт – такому герою в своей жизни нечем дорожить, все так или иначе его тяготит и не устраивает…»[577].В итоге в книге складывается образ поколения, которое первым бросило вызов «сталинскому быту» (с. 8). Пережив гонения в начале 1950-х и потом искренне поверив в оттепель, в 70-е герои оказались не у дел, а в 80-е поняли, что их «провели». Не случайно в книге дана целая галерея образов советских руководящих работников, которые, в отличие от бывших стиляг, успешны в любые времена: это многочисленные начальники, определяющие судьбу постановки Васильева, а в пьесе – ректор «Бум отчислять» и Ивченко – рациональный и осторожный, который ездит в Америку, спокойно покупает недоступные когда-то пластинки с джазом, выбирает вино в магазинчике «за оперой» (парижской) и – в дописанном монологе Прокопа – уже «заседает в Кремле» в мае 1989-го:
Вот и пришло это время, когда бывшие наши гонители надели на себя модные фирменные дуды (брюки), педжаки (пиджаки) и коры (туфли), повернулись в сторону Запада, стали бороться за компьютеризацию нашей науки, американизацию нашего быта, модернизацию нашего искусства (с. 310).
Размышления Бэмса в пьесе и рефлексия автора в книге объединены именно обидой – персональной и исторической. В «Памятнике…» она выливается в мотив съеденной жизни. История стиляг и самому автору, и главному герою его книги видится теперь как история бессмысленной борьбы:
…Лучшие наши годы употреблены в пищу любителями полакомиться чужими судьбами. В роскошном блюде, вокруг которого заседали наши едоки, маленьким кусочком, эдакой маслинкой, веточкой зелени, волоконцем белого куриного мяса, прилепившимся сбоку облитой майонезом салатной горы, была вкраплена молодая жизнь стиляг. Едоки проглотили этот кусочек, так и не заметив его и им не насытившись… (с. 311).
В финале книги мотив переводится в иной регистр: художественную задачу своих воспоминаний Славкин видит теперь в превращении истории «съеденной жизни» в лекарство от забывчивости – «маленькую кругленькую пилюльку», которую нужно положить на язык: «подержите так секунду, другую, вы почувствуете легкую горечь… Знайте – это мы» (с. 314).
В целом книга Славкина создает романтический образ рассеянного временем, незаслуженно обиженного поколения, в 50-е разведенного со своими сверстниками по разные стороны баррикад бессмысленной государственной борьбой за то, «чтоб в сердце не закралась плесень», а в 80-е и 90-е так и не дождавшегося от истории признания, что «они были правы». Говоря о стилягах как историческом феномене, автор выстраивает целую систему бинарных оппозиций: настоящий советский человек – стиляга; советский мир суконного быта – яркий мир стиляг; магистраль – обочина; советский инкубаторский график – спонтанность и артистизм. Собственно, бинарность и становится одним из основных приемов при реконструкции автором портрета своего поколения. Вместе с тем в книге действует и иной сюжет, следующий демифологизирующей стратегии.
Таким образом развивается, например, линия взаимоотношений Бэмса литературного и Бэмса реального: несколько встреч автора с прототипом своего героя трансформируют образ, постепенно сближая его с героем-антагонистом Ивченко: