Феномен поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков

Прокоп. Дороже?! Во, деятели! А говорят, у них там все дешевле.

Ивченко. Да брось ты, Прокоп! Возьми Америку, иди поешь в хороший ресторан – штанов не хватит (с. 24).

Бэмс («Третий Бэмс»). В ресторан – надо иметь что-то за пазухой. Когда я видел, как подъезжают в рестораны – я как наблюдатель только был. Я даже не мог попасть, пройти – мне было стыдно… Я посмотрел, думаю, мама миа! Я не мог при всем желании. Даже если бы были деньги!…Потому что я не имел такого лоска, какого-то статуса, уровня… (с. 278).

Трансформация героя включается в книге в ряд похожих «дискредитирующих» историй о жизни бывших стиляг (например, о трубаче, изображавшем под фонограмму в «Кабачке 12 стульев» вдохновенную игру на инструменте и в итоге отказавшемся играть в ансамбле Лундстрема, потому что там нужно было работать по-настоящему; история Люсиной знакомой из «Ориона» и т. д.).

Включен в эту демифологизирующую линию и образ автора. По ходу книги автобиографическое «я» проецирует себя то на трепача Прокопа («я хотел бы предстать не писателем, не мемуаристом, не социологом, а старым трепачом Прокопом, который вываливает на стол все, что знает и помнит…» (с. 18)), то на любимого персонажа-стилягу («Я узнал себя. Это был Бэмс» (с. 44)), однако в конце книги автор с сожалением признается, что «никогда не был стилягой», фактически переводя себя из статуса участника (позиция изнутри) в статус сочувствующего наблюдателя со стороны (взгляд снаружи). Выведение себя за границы с любовью и тщанием реконструируемого мира читается как указание на его фикциональность, создает впечатление, что «настоящих стиляг» в действительности никогда не было, что цельный портрет поколения возможен только художественными усилиями.

Любопытны переклички, возникающие между произведениями В. Славкина и некоторыми главами книги «В поисках грустного бэби» В. Аксенова (бывшего стиляги и друга В. Славкина). Так, например, подглавка «Страсть генерала» воспроизводит сюжетную ситуацию, напоминающую о пьесе «Взрослая дочь молодого человека»: герой Аксенова встречается со старым другом Генкой Кваркиным, с которым они в молодости вместе переживали «рентгеновский период» увлечения джазом. Теперь Генка Кваркин высокопоставленная фигура, советский генерал, однако он по-прежнему страстно любит музыку. Совместный вечер целиком посвящен воспоминаниям и прослушиванию джаза, но когда герой-рассказчик упоминает о своем отъезде в Америку и о том, что теперь он сможет слушать «всю эту братию живьем», генерал неожиданно отвечает:

Это не то… Я вовсе не хочу их слушать живьем. Я и здесь-то не хожу на их концерты, а уж тем более не хочу, чтобы их было много, чтобы они превратились в живых, таких же, как я сам, субъектов. Это, понимаешь ли, разрушит мой мир. Я хочу, чтоб их было мало, чтобы они были недоступны, где-то там, за закатом, чтобы оттуда шли эти звуки…[578]

Как и у Славкина, фигура стиляги – фаната джаза у Аксенова усложняется. Генка Кваркин соединяет то, что в 1950-е казалось несоединимым: служит власти и в то же время романтически предан джазу. И если Ивченко Славкина намеренно приземлял музыку стиляг, чтобы обесценить протест, в котором он не участвовал, а Бэмс, сохраняя трепетно-любовное отношение к джазу, помнил, что все это – обычные для американцев вещи (и это же осознает в конце главы уезжающий в США герой Аксенова), то Генка Кваркин не желает мириться с тривиализацией джаза и своего прошлого. Собственно, эта позиция указывает на неоднозначность фигуры стиляги, невозможность привести ее к общему знаменателю, а также подчеркивает «выдуманность» («где-то там, за закатом») и романтическую обособленность мира любителей «джаза на костях».

Свое видение стиляг как феномена предложил Алексей Козлов, известный музыкант, джазмен, писатель и бывший стиляга. Книга «Козел на саксе» (1998) писалась им как автобиографическая, в ней стиляги представлены как важная часть жизни автора, но уведены на второй план, поскольку структурообразующей для Козлова была и остается идея музыки: он фактически «прослеживает» через свою жизнь историю сменяющихся музыкальных стилей, где стиляги с их страстью к джазу – ключевой, но все же эпизод[579].