Но какой опыт передает «поколение застоя», какую систему ценностей транслирует? Отношение к последнему советскому поколению в науке противоречивое. Б. Дубин полагает, что советским поколениям была присуща тактика вынужденного приспособления, недобровольности, о чем лучше забыть, вытеснить из памяти, чем и объясняется сегодня «коллективная амнезия» и безъязычие[596]
. С одной стороны, люди возрастом за 60 получают от более молодых пренебрежительное наименование «совки, ватники», а с другой – из этого же поколения вышли диссиденты, нонконформисты. В. В. Семенова называет это поколение «поколением разочарованных», «гамлетов», «лишних людей»[597]. Наиболее взвешенной нам представляется позиция А. Юрчака, полагающего, что вся полнота существования людей не исчерпывается бинарными оппозициями: подавление – подчинение, власть – народ, конформист – диссидент. Большинство людей, по концепции Юрчака, были «нормальными людьми», а нормальный советский человек не являлся ни активистом, ни диссидентом, он не носил «маску», не притворялся, чаще всего не был трикстером[598]. Он не рассматривал идеологические лозунги с позиций правды или лжи – он существовал в симбиозе с советской системой, практиковал «политику вненаходимости» и «свободу вненаходимости» (в клубах туристов-альпинистов, в лабораториях физиков, в обществах любителей фантастики, в котельных, на квартирниках и пр.). Напомним также концепцию «коллективного субъекта» Е. Н. Петровской, «безымянных сообществ» как особых «текстов» культуры, функционирующих на разных исторических этапах общества и не сводимых к идеологии или политике[599].Нами выбраны для рассмотрения две книги: «Ангелова кукла» Эдуарда Кочергина[600]
и «Праздник без повода» Владимира Любарова[601] (при необходимости привлекались и материалы книг «Крещенные крестами» Кочергина, «Рассказы. Картинки» Любарова, а также «777» М. Погарского[602]). Обе книги автобиографичны, рассказывают о детстве и юности, о формировании художника, начале творчества. Обе написаны в достаточно зрелом возрасте, когда авторы приблизились к своему 70-летию. Выбор мотивирован тем, что авторы – состоявшиеся люди, выдающиеся художники, дающие пример того, как можно стать счастливым вопреки времени и обстоятельствам[603]. Кроме того, художник воспринимает мир прежде всего зрительно, поэтому в книгах художественный мир очень конкретный, фактурный, в формах и объемах – и правдивый (документальность удостоверяется фотографиями, сохранением личных имен, точной топонимикой и хронологией). Авторы прикрываются легким флером дилетантизма: подзаголовок «Ангеловой куклы» – «Записки рисовального человека»; Любаров шутливо оправдывается в своем писательстве, говоря, что редактор попросил его «заполнить дыры» в макете альбома, выпускаемого в 2004 году к 60-летию художника. «Имидж» писателя-любителя позволяет писать так, как хочется, непосредственно, не претендуя на статус «высокой литературы».Владимир Любаров[604]
Любаров признается:
Писать мне понравилось. Процесс не очень сложный. Берешь ручку, бумагу, пишешь. Потом жена Катя набирает на компьютере, исправляет ошибки, иногда редактирует. Вот и всё. (Далее автор дешевизну литературного творчества сопоставляет с дороговизной занятиями живописью, где нужны кисти, краски, холсты. –
При выборе книг нами учитывалась разница в возрасте авторов: Кочергин родился в 1937 году (Ленинград), Любаров в 1944 году (Москва). Книга Кочергина «Ангелова кукла» начинается с воспоминаний о первых послевоенных годах, затем, гораздо в меньшем объеме, затронут период оттепели; Любаров в «Празднике без повода» наиболее подробно описывает период застоя и сегодняшний день. Таким образом, можно проследить постепенную динамику поколений второй половины XX века – от сталинских послевоенных лет до начала перестройки. Сразу скажем, что конфликта (серьезного, принципиального) «отцов» и «детей» у обоих авторов нет, им важны преемственность, наследование, ученичество в ремесле художника (оба вспоминают о школах, об учителях и наставниках).