Феномен поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков

Наконец, нельзя не вспомнить здесь «поколение Петеров». В конце 1970-х годов четыре молодых и невероятно талантливых прозаика (все по забавной случайности носящие имя Петер) – Эстерхази, Надаш, Хайноци, Лендел – плюс критик и литературовед Петер Балашша в своем творчестве обозначили поворот венгерской литературы к постмодернизму.

Таким образом, если бросить на все эти поколения общий взгляд, приходится сделать вывод: возраст здесь играет хотя и довольно важную, но не решающую роль. Главное все же – близость взглядов, принципов, творческих подходов, способов воздействия, интересов и т. п. Так что, когда речь идет о литературном процессе, понятие «поколение» во многих случаях является, в той или иной мере, синонимом таких понятий, как «направление» и «группа».

Глава 15 Венгерский литературный авангард глазами современного поколения венгерских литературоведов и писателей

Авангард в венгерской литературе не без оснований можно назвать авангардом «персональным»: самым крупным его представителем был поэт и прозаик Лайош Кашшак. Приехав из провинции в Будапешт, этот, в сущности, полуграмотный юноша втянулся в рабочее движение, более или менее приобщился к культуре, стал заниматься стихотворчеством, затем, побродяжничав по Европе, набрался авангардистских веяний, перешел на свободный стих, основал журнал и собрал вокруг себя целую авангардистскую школу

Своеобразие ситуации в венгерской литературе первых двух десятилетий XX века заключается в том, что основную нагрузку по обновлению словесного искусства (в какой-то мере и искусства в целом) взяли на себя журнал «Нюгат» и группировавшаяся вокруг него плеяда блестящих поэтов – во главе с Эндре Ади – и прозаиков. К тому моменту, когда в венгерскую литературу вошел, активно, даже агрессивно внедряя художественные догматы авангардизма, Лайош Кашшак, потенциал обновления был здесь если и не исчерпан (потенциал обновления в принципе не может быть исчерпан никогда), то освоен в максимальной для данного исторического момента степени. Кашшаку оставалось дополнить и реализовать этот потенциал главным образом в сфере формы. Если большого культурного багажа Кашшак в литературу с собой не принес, если таким мощным врожденным талантом, каким обладал Эндре Ади (а в России, например, Маяковский), Кашшак не мог похвастать, то во всяком случае он отличался огромной волей, упорством, непреклонностью. Именно благодаря этим свойствам Кашшак сумел осуществить невозможное: сделать себя поэтом, прозаиком, критиком, публицистом, позже – еще и художником (на уровне коллажей и геометрических композиций), даже теоретиком авангарда, а спустя много лет – и историком того же авангарда. Сконцентрировав в себе интенции и претензии национального авангарда, Кашшак последовательно прошел едва ли не через все авангардистские течения, отметившись и в дадаизме, и в сюрреализме, и в конструктивизме. Именно отметившись, так как его опыты в поэтике этих направлений какой-то явной самобытностью не отличаются. В целом его поэзия авангардистской эпохи напоминает поэзию нашего пролеткульта: в основном это риторика с уклоном в пафос пролетарской идеологии, чаще всего словообильная и довольно напыщенная.

Хрестоматийный образец поэзии Кашшака – стихотворение «Мастеровые», написанное в 1915 году (здесь начинается и здесь, пожалуй, кончается новизна и сила Кашшака):

…В наших натруженных, грубых руках уже зреет, ища
выхода, новая сила,
завтра мы новым вином окропим новые стены.
Завтра на руинах построим новую жизнь – из металла,
асбеста, гранита.
Долой декорации! долой лунные блики и сладкие сны!
Мы воздвигнем гигантские небоскребы и, для забавы, копию
Эйфелевой башни.
Мосты на базальтовых лапах. На площадях – новые мифы из
звонкой стали,
на сдохшие рельсы поставим ревущие, жаркие локомотивы,
пускай они, сверкая, летят по свету, будто метеоры с
дымными хвостами.
Мы смешаем новые краски, под океанами проложим новые
кабели,
мы возьмем себе зрелых незамужних женщин, и земля станет
колыбелью для новой породы людей,
и да возрадуются новые поэты, которые воспоют перед нами
новый облик времени
в Риме, Париже, Москве, Берлине, Лондоне и Будапеште[651]

.