Здесь снова уместно привести параллель с социальным экспериментаторством. Если пытаться построить некое совсем новое общество, заложив в его конструкцию прекрасные, идеальные принципы, и при этом с презрением игнорировать складывавшуюся тысячелетиями человеческую ментальность, разорвать преемственность, то вместо справедливого, счастливого общества получится какой-нибудь «дыр бул щир / убещур». Ну или «Черный квадрат». В чем мы в России могли на собственном опыте убедиться.
Глава 16
Поколение «случайных» переводчиков русской литературы в Венгрии: Хуго Геллерт[670]
Первое поколение венгерских переводчиков с русского языка довольно своеобразно. Это были люди, участвовавшие в Первой мировой войне и попавшие в русский плен. У них сформировался совершенно новый подход к русскому языку и культуре. Когда в 1937 году умер Хуго Геллерт, центральная фигура в этом поколении переводчиков, писатель Дьюла Ийеш в некрологе написал о нем: «Самые тяжелые испытания в жизни ему пришлось пережить среди русских, зато он проник в дух и язык русского народа, как мало кто из них самих…»[671]
Множество фактов доказывают, что Ийеш был прав. Эта любовь к русской литературе и вообще к «русским» рождалась и при куда худших условиях. Например, так случилось в жизни двух переводчиков более позднего поколения – Шары Кариг и Арпада Галгоци, переживших ГУЛАГ. Шара Кариг (Karig Sára, 1914–1999) была хрупкая с виду, но невероятно сильная, умная женщина, поэт и переводчик произведений М. Булгакова (романа «Жизнь господина де Мольера» и повести «Роковые яйца»). Арпад Галгоци (Galgóczy Árpád, 1928 г.р.) – блестящий переводчик, переведший среди прочего «Евгения Онегина» и «Медного всадника» А. С. Пушкина, практически все стихотворные произведения М. Ю. Лермонтова.В Венгрии на протяжении веков Россия считалась экзотическим и очень далеким местом, непонятной, порой зловещей страной, холодной и суровой. Но существовали и «доброжелательные» мифы о России – о «русском мужике», о душевности русского человека, о красоте русской природы, о сказочном богатстве, с одной стороны, и о глубокой бедности – с другой, ведь основные сведения о стране и ее народе черпались из художественной литературы. В Венгрии с XIX века издавали русскую литературу. Художественные произведения переводились чаще всего с немецких, а иногда французских переводных текстов[672]
.Но, конечно, были исключения, пусть и малочисленные. Тут имеет смысл привести вкратце самый знаменитый пример – перевод «Евгения Онегина» К. Берци. Карой Берци (Bérczy Károly 1821–1867) – поэт, писатель, журналист – прочитал роман в стихах Пушкина в немецком переводе Ф. Боденштедта. «Онегин» очень понравился Берци, и он начал его переводить. Перевел первую главу романа с немецкого и понял, что, несмотря на высокое качество немецкого перевода, «копия, сделанная с копии, выйдет из-под пера бледной, выцветшей» – так писал Берци в комментарии к своему переводу[673]
. В конце концов Берци освоил русский язык только ради перевода пушкинского романа в стихах. Язык дался ему проще, чем большинству венгров, ведь он уже знал словацкий – славянский язык, родственный русскому[674]. Перевод Берци вышел в 1866 году и многие десятилетия пользовался большим успехом: благодаря ему роман в стихах стал исключительно популярным жанром в венгерской литературе второй половины XIX века.Известно, что на рубеже XIX и XX веков в Европе вообще была мода на русскую литературу. Шедевры XIX века переводились в том числе и на венгерский, но (за исключением всего нескольких произведений), как уже и было сказано, с помощью языка-посредника. Самым большим успехом в Венгрии пользовался Тургенев: при жизни писателя были переведены на венгерский почти все его художественные тексты[675]
. Популярны были Достоевский, Толстой, а позднее – Чехов. Популярность М. Горького также ведет начало с эпохи рубежа веков, интерес же к нему сохранялся вплоть до его смерти. Что касается работы переводчиков, то пьесы Чехова «Три сестры» и «Вишневый сад» были переведены двумя крупными поэтами – Дежё Костолани и Арпадом Тотом. Они работали на основе немецких переводов, и оба, особенно Костолани, читали на многих языках и понимали их. В XIX–XX веках венгры, интересующиеся художественной литературой, владели, по крайней мере, одним иностранным языком. Это был в первую очередь немецкий. Люди с хорошим средним образованием читали на латыни. Высокообразованные владели древнегреческим, французским, английским, но русским – ничтожное количество. А те, кто знал русский язык, более того – занимался русской литературой и переводил ее, чаще всего с детства говорили на одном из других славянских языков. Изучение России и ее культуры непосредственным образом казалось недоступным.