Феномен поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков

Родившись в венгерской глубинке – деревне Чикванд (Дьёр-Мошон-Шопрон) недалеко от г. Кёсег[740], прожив здесь, на границе с Австрией, всю войну и первые послевоенные годы, в 1956 году А. Кристоф в возрасте 21 года ухала из страны вместе с мужем – учителем истории и новорожденной дочерью, чтобы потом всю жизнь об этом своем отъезде и о своей покинутой родине думать, вспоминать и – писать. Хотя писать она начала не сразу – прежде нужно было прожить большой этап классической, общеизвестной и общепонятной эмигрантской судьбы: работа на часовом заводе, почти полное незнание французского языка, одиночество, ощущение чуждости не только другим, но и самой себе.

Агота Кристоф[741]

И если в результате этого всего занять место в ряду «видных представителей» «венгерской литературной эмиграции на Западе»[742] (таких, например, как Пал Игнотус, Дёрдь Фалуди, Дезе Харт) Аготе Кристоф, по-видимому, не пришлось, то стать известной франкоязычной писательницей Европы у нее, безусловно, получилось. При этом все ее книги – о ней самой, о Венгрии, о том, что она знала и хотела сохранить. Перейдя в иное языковое измерение, она не ушла из сферы притяжения венгерского мира и венгерской истории, наоборот – этот сравнительно небольшой и сравнительно закрытый мир ей удалось приоткрыть для многих читателей самых разных национальностей.

После выхода романа «Толстая тетрадь» («Le Grand Cahier») в 1986 году имя Аготы Кристоф мгновенно сделалось популярным, а с небольшим временным промежутком за ним последовали еще два романа, как бы продолжающие первый: «Доказательство» («La Preuve», 1988) и «Третья ложь» («Le Troisieme Mensonge», 1991). Затем был написан роман «Вчера» («Hier», 1996), автобиографический рассказ «Безграмотная» («LAnalphabete», 2004), сборник новелл «Все равно» («С est égal», 2005), в 1995 году был начат последний, так и оставшийся незаконченным роман об отце – «Аглая в полях» («Aglaé dans les champs»). Кроме того, Аготе Кристоф принадлежат 23 пьесы, большая часть которых тесно связана с романным триптихом[743]. Однако самыми читаемыми и популярными книгами Аготы Кристоф все-таки стали три ее первых романа, вошедшие в так называемую «трилогию о близнецах», трилогию о детстве, взрослении и смерти Клауса-Лукаса – или братьев-близнецов, или одного человека, наделенного раздвоенным самосознанием. Все три текста были переведены на многие языки, переложены для сцены, экранизированы[744], отрывки из «Толстой тетради» вошли в программы колледжей Европы, во франкоязычных СМИ прокатилась волна разнообразных передач, посвященных Кристоф.

В России, где трилогия А. Кристоф была переведена и напечатана сначала в журнале «Иностранная литература» (1997, № 10), а потом издана отдельной книгой (СПб.: Лимбус Пресс, 1997) и переиздана (СПб.: Амфора, 2005), о писательнице известно совсем немного: почти все сведения о ней исчерпываются в русскоязычном культурном пространстве двумя статьями – В. Новикова[745] и Е. Фотченковой[746], в которых сообщаются основные биографические данные и предлагается попытка прочтения трех переведенных на русский язык романов.

Значительно больше можно узнать об Аготе Кристоф из многочисленных интервью с ней во франкофонных СМИ и франкоязычных периодических изданиях. Так, в целом ряде своих высказываний А. Кристоф признается, что начала писать, чтобы рассказать о собственном детстве в Венгрии своим детям, причем изначально в качестве героев выступали сама рассказчица и ее старший брат Яно, оставшийся в Венгрии. Но вскоре нарративная конструкция «я и мой брат» ей показалась громоздкой, тяжелой – так родилась мысль о близнецах[747]. Упоминая о брате, Кристоф, что чрезвычайно важно для понимания ее творчества, несколько раз говорит о том, что он тоже писал романы, причем писал о тех же самых людях, о том же самом времени, которое было для них общим временем военного и послевоенного детства. Так что «близнецы» в действительности оказываются таковыми даже больше, чем это можно было бы ожидать[748].