Феномен поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков

Маленький Город – основное место действия романного цикла – находится в пограничной зоне (зачарованное место), и так просто туда не попасть, для этого нужен специальный пропуск. Это, с одной стороны, периферия жизни страны, «закрытая, забытая пограничная зона» (с. 138–139), а с другой – именно благодаря близости границы – ее горячая точка. Не случайно смена политической обстановки в стране всякий раз изменяет статус границы: когда-то, еще до войны, в райски-отдаленном прошлом граница была открыта. Во время войны и с той и с другой стороны через нее осуществляется законное и незаконное движение: встреченный мальчиками дезертир, перешедший границу с той стороны, чтобы вернуться домой; уходящие войска и беженцы – туда, за границу и колонны военнопленных – оттуда. Власть, которой «управляют Освободители», делает границу неприступной, а в «смутный период», во время восстания 1956 года и волнений в Большом Городе, когда «в столице погибло тридцать тысяч человек» (с. 138–139)[762]граница вновь становится почти открытой: «Многие люди ушли за границу в этот смутный период, когда граница не охранялась. Почему вы не воспользовались этим, чтобы отправиться к брату?» – спрашивает один из героев у Лукаса (с. 138–139).

Вообще тот образ пространства, который создает Кристоф, – пространство исключительно пограничное, и с ним ассоциируется вся Венгрия. Граница отделяет страну, подчиненную какому-то внешнему для нее режиму (сначала нацистскому, потом – советскому), от другого мира, неизвестного до поры до времени. Эти два локуса в первом романе и в первой половине второго романа остаются абсолютно непроницаемы, а граница, вернее – преодоление ее, является иллюзией свободы, обещанием иной жизни: Мать, пытаясь спасти своих детей, везет их в эту пограничную зону; Отец, спасаясь от советизированной власти, мечтает перейти через границу; об этом же мечтает и встреченный Лукасом на вокзале бывший офицер; близнецы принимают решение расстаться и жить отдельными жизнями по разные стороны границы, думая, что это у них получится. Но уже во втором романе мотив перехода границы (так же, как мотив ухода – ухода из страны, от себя, от другого) подменяется мотивом возвращения, столь же, в конце концов, беззаконного (герой просрочил свою визу, но не желает уезжать обратно в свое заграничное измерение). Все меняется с точностью до наоборот. По ту сторону границы, как оказалось, находится не какой-то иной мир, а «общество, основанное на деньгах. Там нет места вопросам, касающимся жизни». «Я прожил 30 лет, – признает Клаус, – в смертельном одиночестве» (с. 306). Похожие чувства испытывала, по-видимому, и сама писательница. Не случайно на вопрос «Что бы Вы хотели забыть с наибольшим удовольствием?» Кристоф ответит: «Об отъезде»[763].

Как в подлинно эмигрантском романе, в романах А. Кристоф диффузно переплетается политика и психологизм, историзм и автодокументализм, социальное и экзистенциальное, и, думается, трилогия А. Кристоф о близнецах вообще вписывается в парадигму общеевропейской эмигрантской литературы XX столетия. Да и что это, если не венгерский эмигрантский роман, написанный от имени представительницы того самого поколения, судьба которого была напрямую связана с событиями 1956 года? И здесь, конечно, нельзя не вспомнить громадную эмигрантскую литературу, созданную русскими писателями трех волн эмиграции XX века, нельзя не вспомнить и тех писателей-европейцев (немецких, чешских, польских), которые по разным причинам и в силу разных исторических и политических катаклизмов оказались добровольно или насильственно за пределами своей родной страны, продолжая жить и писать в новом для них социуме. Этот новый социум с его культурой, бытом, языком, не мог не повлиять на литературное творчество писателей-эмигрантов, многие из которых действительно превратили свое изгнание в особый «литературный прием»[764], благодаря которому раскрывается диалектика отношений писателя вне родины с другой страной. Однако в случае с А. Кристоф мы имеем дело с явлением противоположным, хотя тоже отнюдь не редким в эмигрантском литературном дискурсе, когда смыслом творчества становится диалектика отношений писателя со своей бывшей родиной.

Глава 19 Дёрдь Петри – «проклятый поэт» поколения 1970-1980-х годов

Дёрдь Петри умер 16 июля 2000 года, словно символически проведя рубеж между столетиями. С таким же успехом можно сказать, что он завершил определенную программу венгерской поэзии двадцатого века и наметил вехи для новой поэзии века двадцать первого.