Феномен поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков

Одной из главных примет новой литературы стала языковая игра, посредством которой ироническому переосмыслению и символической девальвации подвергался официальный клишированный язык, определенный тип дискурса, опознававшийся как пустой и лживый (о кадаровской эпохе Эстерхази позднее напишет: «То и дело мы упирались в знаменитое изречение Витгенштейна, согласно которому слова не имели значения, имелось только словоупотребление»[794]). Соглашаясь с тем, что именно осмысление статуса языка было одной из главных тем «новой» прозы, следует подчеркнуть, что создание нового языка, осуществляемое молодыми прозаиками, было возможно только благодаря использованию разнообразных повествовательных техник, не только расширивших арсенал нарративных приемов венгерской прозы, но и задававших новые параметры рецепции текста, новый характер отношений автора и читателя.

«Производственный роман» Эстерхази состоит из двух неравноправных частей. Первая – собственно «производственный роман», рассказывающий о буднях Имре Томчани, молодого сотрудника некоего вычислительного института (сам Эстерхази начинал профессиональную деятельность программистом в институте вычислительной техники при министерстве машиностроения). Вторая часть («Записки Э.»), в несколько раз превышающая объем первой, представляет собой примечания к основному повествованию, в которых нарратором выступает Иоганн Эккерман (1792–1854), секретарь и биограф Гёте. Выбор этой фигуры не случаен: подобно тому, как в «Разговорах с Гёте в последние годы его жизни, 1823–1832» Эккерман подробно пересказывает свои «беседы с полубогом», создавая выпуклый портрет Гёте в быту, в романе Эстерхази описывается работа самого автора (Эстерхази) над романом, составляющим первую часть книги. «Эккерман» Эстерхази – повествовательная маска, во многом напоминающая ту, которую создал сам Эккерман в своих «Разговорах с Гёте»: молодой рефлексирующий человек, восторженно ловящий каждое слово «мастера» (так именуется сам Эстерхази в заметках своего фиктивного биографа).

Такая конструкция романа стала реализацией той тенденции в нарративной организации повествования, которая в 1970-е годы уже отчетливо ощущалась в европейской литературе и которую принято обозначать терминами «нелинейное письмо» (non-liner writing), «гипертекстовая литература» (hypertext fiction), «комбинаторная литература» (littérature combinatoire)[795]: «…к завершенности мы относимся одинаково: мы еще помним, когда истории в начале (более того: в своем начале!) начинались, а в конце заканчивались – ой, а в середине-то! Но не будем об этом»[796]. В данном случае этот особый тип организации повествования дополняется явным метанарративным измерением: вторая часть романа задумана как разъяснение и рассказ о создании первой. Таким образом, по замыслу автора, перед нами как бы два производственных романа (или «роман в романе»), в одном из которых Имре Томчани с коллегами по институту борются за получение какого-то важного заказа, а в другом писатель Эстерхази трудится над романом об Имре Томчани. И все же традиция производственной литературы, в том числе советской, которую активно переводили в Венгрии в 1950-е годы, получает здесь отчетливо ироническое переосмысление.